Но не являются ли мои печали по поводу смерти бедной Флоры всего лишь сожалением по поводу пролетевшей юности?

Не так ли думаете и вы, охотники, что, как и я, приближаетесь к берегу того опасного мыса, что называется шестидесятилетием? Ведь вы тоже считаете, что самой лучшей собакой в жизни была ваша первая собака, точно так же как и самое первое ружье было самым лучшим?

Увы! Увы! Ведь тогда, в юности, вооружившись простеньким ружьишком и посвистав собаке, вы с жаром юного неофита бродили по лесам и полям. Тогда вы были свободны от забот, не ведали усталости и верили в себя, в свое счастливое будущее… Вы верили в завтрашний день, их было много впереди, счастливых дней, и вы шли по жизни вперед, рассматривая все вокруг сквозь обманчивую, но такую блестящую призму юности! А теперь парки скупо отсчитывают оставшиеся нам дни… Увы! Увы!

Да, все так и есть…

Вот сейчас передо мной находится целая коллекция оружия: семь ружей и карабинов, произведенных такими оружейниками, как Ланкастер, Гринер и Кольт, но я не могу просто так снять со стены ни одно из этих произведений оружейного искусства, не посмотрев сначала с нежностью на мое старенькое шомпольное ружье, доставшееся мне по наследству от отца. Как вы понимаете, оно занимает самое почетное место.

Где те счастливые дни, когда я впервые вышел на охотничью тропу в дорогих моему сердцу местах Между Парижем и Шартром?

С тех пор я объехал весь белый свет. Я пересек пески Марокко, я продирался сквозь заросли мастиковых деревьев, я бродил по джунглям Сенегала с дикарями из племени иоло, я жил в девственных лесах Гвианы вместе с индейцами, вооруженными огромными духовыми трубками, так называемыми сарбаканами, что стреляют стрелами, смазанными ядом кураре… И везде я охотился…

Я осмелился атаковать ягуара, я убил тапира и большого муравьеда, моей добычей были обезьяны, я изрешетил огромную змею, я подстрелил множество самых разных птиц: попугаев, гокко, туканов, трубачей, фламинго, пеликанов и других. Находясь наедине с дикой природой в бескрайних дебрях Амазонки, я мог удовлетворить мою страсть охотника (разумеется, я не стремился устраивать настоящую гекатомбу, а действовал лишь для удовлетворения насущных потребностей своего маленького отряда). Я не признаю убийства ради убийства. Да, я жил охотой, но не более того. И все же сегодня, когда я пишу эти строки, я смотрю на многочисленные трофеи, привезенные из тех долгих и опасных странствий, и бессознательно повторяю: «О, где тот день 1 сентября 1864 года, когда моя славная Флора принесла мне моего первого зайца, сраженного первым выстрелом из шомпольного ружья?»

Но мы немного отклонились от темы нашего разговора. Вернемся же к французскому браку. Обычно это собака средних размеров, крепкая, даже мощная на вид, с более густой и длинной шерстью, чем у пойнтера, а вот конечности у нее несколько короче. Мускулистая, с массивными костями, с хорошо развитой и красиво посаженной головой, с довольно длинными и висячими ушами, широкими ноздрями чуть курносого носа, с длинным прямым хвостом, французский брак выглядит одновременно элегантно и мощно.

Об окраске сказать что-либо определенное трудно. Больше всего почему-то ценят темно-коричневых браков, хотя и среди белых, тигровых, бело-рыжих и прочих встречаются превосходные особи.

Мимоходом замечу, что есть еще так называемые «голубые» собаки, коих именуют так из-за того, что шерсть у них наполовину черная, наполовину белая и имеет очень редкий голубоватый оттенок. Чаще всего их можно встретить в Оверни и в Центральной Франции. У большинства из них нос большой и курносый, как у бенгальских браков.

Французский брак выслеживает дичь спокойно, неторопливо, он идет размеренным шагом, с высоким поставом головы, а потому замечает дичь с большого расстояния, делает стойку и замирает на месте как изваяние. Он неутомим, хорошо переносит жару, и его нюх не утрачивает остроты даже в разгар летнего зноя.