Перестроить Защитника не удалось — казни по приговорам революционного трибунала продолжались с новой силой. Гораздо хуже было то, что террор свирепствовал и в провинции — оттуда приходили совсем уж жуткие слухи, в сравнении с которыми в Париже было еще относительно благополучно. Иногда приговоренных расстреливали из ружей — едва ли не сотнями, порой их топили и даже били по ним из пушек. Часто среди них почти не было бывших аристократов — гибли те, во имя кого революция и делалась.

После выздоровления Жаклин еще несколько раз была на собраниях организации. Они устраивались все там же, в мрачноватом подземелье, которое находилось не в этом мире. Что такое Запределье и как оно относится к обычной реальности, Жаклин уже знала, но самостоятельно выходить туда пока что не умела.

Лица собравшихся становились все мрачнее. Говорили о големе, полностью вышедшем из-под контроля, о том, что новая религия пока что не принесла плодов. В конце концов, Сильвиана и еще трое участников потребовали от Жильбера уничтожить Защитника — только так можно будет остановить безумие.

— Вы забываете, друзья, — отвечал Жильбер, — что ему придана функция неуязвимости. Уничтожить его можно только одним способом — лишив подпитки. И будет хорошо, если он не изобретет новый способ.

— Лишить подпитки — значит, прекратить террор, прекратить пролитие крови? — с печальной усмешкой спросила Сильвиана. — Но тогда получится замкнутый круг.

— Можно будет попытаться круг разорвать. Я работаю над этим. И потом — не забывайте об этом, — я единственный из вас, кто имеет некоторое влияние на Макса — и не только на него.

— Если так пойдут дела, и Макса скоро не станет, — задумчиво проговорил кто-то.

Лето выдалось необыкновенно жарким и душным. Дождя не было, как бы ни надеялись на него парижане. В июне пришло известие об очередной великой победе республиканской армии — и победу праздновала вся столица. Но Жильбер Клеман становился все печальнее и печальнее.

— Они сошли с ума, они все сошли с ума — и Макс, и остальные! Готовят новые законы — страшнее прежних.

— Разве могут быть еще страшнее? — спрашивала Жаклин. — Ведь они уже убили половину своих друзей!

— Могут, — вздыхал Жильбер. — Очень даже могут.

И новые законы действительно приняли. Теперь суд стал еще более упрощенным, адвокатов отменили, а трибунал получил невероятные полномочия. Карать могли кого угодно и за что угодно. Но не как угодно — здесь уже сложился отработанный ритуал, заканчивавшийся у эшафота.

Это были уже реки крови. И, как знала о том Жаклин, есть кто-то, кто купается в этой крови, кто-то, кому был радостен любой закон, который привел бы на гильотину любую новую жертву.

— Скажи, а может, эту одержимую все-таки можно убить? — спрашивала Жаклин.

— Если бы это было в моих силах, сейчас я сделал бы это! — отвечал Жильбер. — И это говорю я, создатель голема! Но это — невозможно, к сожалению, невозможно.

История катилась куда-то сама по себе, и никто не мог бы сказать, что ждет потом.

Еще одна странная встреча произошла, когда они гуляли жарким вечером по городу — в это время не было так душно и тяжело дышать. Жаклин даже не сразу узнала этого человека — так он изменился всего лишь за несколько недель.

Скромная одежда, маленький рост (он казался почти хрупким), изможденное лицо. Жаклин задумалась, где она могла видеть это лицо, когда человек поздоровался с Жильбером и с ней. Рядом с незнакомцем бежал большой пудель.

— Гуляешь, Жильбер? Я тоже… — Человек вздохнул, слегка покосившись на Жаклин.