— Неважно выглядишь. Ты не должен отчаиваться, — хмуро произнес Жильбер. — Люди верят в тебя.

— Верят? — грустная усмешка появилась на тонких губах незнакомца. И тут Жаклин вспомнила — этот тот самый щеголеватый вождь революции, Максимилиан Робеспьер, Неподкупный. Что с ним произошло? Она стала за это время вампиром, а он? Постоянной жертвой вампира, любящего мучить тех, из кого сосет кровь?..

— Верят? — повторил он. — Сегодня с утра Макс Робеспьер прошелся по очередям в мясных лавках — чтобы услышать, что именно люди говорят о Робеспьере. Был неузнанным, как калиф Гарун ар-Рашид — и услышал… Многое услышал. Республики почти что нет, Жильбер! Я уже ничего не смогу сделать, я плыву, словно в темном потоке. Мы все в летаргии.

— Я не верю этому, пройдет неделя, другая — и мир увидит тебя прежним, — горячо возразил Жильбер.

— Возможно ли? Возможно… — повторил Максимилиан. — Но события всяко не заставят себя ждать… До встречи, Жильбер. Пошли, Броун! — окликнул он пса.

— Знаешь, я думала, он страшен, — сказала Жаклин, когда человек скрылся в переулке. — А он… Знаешь, кого он мне напомнил?

— Кого же?

— Короля… перед казнью.

— Людовика? Почему? — Брови Жильбера слегка приподнялись.

— Не знаю. Он — такой же растерянный. И потом…

— Ты почувствовала что-то? — тихо и серьезно спросил Жильбер.

— Да, почувствовала, — кивнула она. — Ты же знаешь, каков у меня Дар.

Она чувствовала — и если бы только то, что высказала Жильберу! Нет, все было гораздо хуже и страшнее. Но она гнала от себя эти мысли, порой проклиная свой Дар, порой — стараясь вспомнить, где и в каком гадании она ошибалась хоть когда-нибудь. Ведь были ошибки, были! Значит, судьбой предопределено далеко не все!

Каждое утро этого жаркого и удушливого лета она надеялась — сегодня все решится, сегодня Жильбер — создатель голема — найдет, наконец, способ уничтожить свое творение. А творение, меж тем, направляло энергию на сотни и сотни казней. Люди действовали, считая, что они существуют сами по себе, сами осуждают, сами кричат: «Смерть врагам народа!» — провожая на казнь своих собратьев.

Но это было далеко не так.

Иногда Жаклин почти физически чувствовала, как в самом центре столицы засела безумная, насосавшаяся крови тварь — тварь, которой чуждо все, что дорого людям, которая требует только одного — крови и смерти.

И все-таки, даже в эти дни она пыталась надеяться на лучшее. Пыталась — насколько могла. Ей было совершенно все равно, будет ли жива нынешняя диктатура, или же случится что-то еще — но лишь бы прекратились казни, лишь бы Жильбер был просто рядом.

И все же катастрофа произошла внезапно — вечером Жильбер ворвался в ее квартиру с возгласом:

— Макс арестован! В городе — восстание!

Дальнейшее Жаклин вспоминала словно бы в дымном мареве, которое окутало город в ту ночь.

Она и Жильбер бегут куда-то по центру города. Они не одни — их несет толпа. Жаклин оглядывается. Что-то резко переменилось во всех этих людях. Она ненавидела толпы — с тех самых пор, когда казнили короля. Но сейчас в глазах людей читалось иное — воля и решимость. Они пытались думать, эти люди — и не важно, кто из них был полуграмотным, а кто — нет.

— Неподкупный освобожден! — услышали они. — Все — к ратуше! Восстание! Долой предателей из Конвента!

На Ратушной площади оказались, не сговариваясь, все участники организации.