|
Кто то склонился над ним, взял за подбородок рукой в черной кожаной перчатке (кожа почему то была очень холодной) и что то пролаял по немецки. – Не понимаю, – хотел сказать Тарас, но только хрипло закашлялся. Ему показалось, что ребра по одному засовывают в мясорубку. Рука в перчатке брезгливо отдернулась. – Он не понимает по немецки, герр Доннер, – объяснил другой голос, жирный и вкрадчивый. – А по русски ты понимаешь, большевистская сука? Комната начала кружиться вокруг Тараса. – Царицкий, – велел первый голос, – узнайте, что партизаны делали в Бондарях и зачем они пытались проникнуть в Коло Михайливку. – Слушаюсь, герр Доннер. Ты, гнида, очнулся? Отвечай, что вы забыли в Коло Михайливке! Тарас собрал все свои силы и постарался ответить четко: – Маму твою мы там забыли, подкормыш немецкий… очень уж ей в последний раз со мной понравилось… Очень тяжелый и очень твердый сапог врезался Тарасу в ребра, и спасительная тьма вновь накрыла его. Второе возвращение к жизни было еще хуже. Теперь над ним стояли трое – потный толстяк в штатском, коренастый лысый амбал в военной форме гестапо и высокий костлявый офицер с серебряными молниями СС в петлицах. В руках у офицера был шприц. – Сейчас вам станет лучше, – пообещал он и улыбнулся. – Намного лучше. Переведите ему, Царицкий. А когда вам станет лучше, мы поговорим, как добрые товарищи. Толстяк перевел, елейно улыбаясь. Улыбка не мешала ему с ненавистью смотреть на Тараса. – Тамбовский волк тебе товарищ, – прохрипел Тарас. Этого Царицкий переводить не стал. – Закатайте ему рукав, – велел офицер. Потные пальцы коснулись предплечья Тараса, и того передернуло от отвращения. Тарас дернулся, но Царицкий с неожиданной силой припечатал его к полу. В голове сразу же зашумело. – Не бойтесь, – дружелюбно сказал офицер. – Это даже не больно. Игла скользнула под кожу, безошибочно нашла вену. Руке стало жарко, будто в нее вливали расплавленный свинец. Потом Тарас почувствовал, как боль его отпускает – сначала нехотя, цепляясь за каждый сантиметр тела, как защитники города бьются с превосходящими силами противника за каждый дом. Потом боль схлынула, унесенная теплой волной, и Тараса охватило давно забытое чувство блаженства. Офицер приподнял ему веко, поглядел на расширившийся зрачок, и остался удовлетворен увиденным. – Also, – произнес он приятным баритоном, – мне кажется, наш друг готов к разговору. Для начала давайте познакомимся. Меня зовут доктор Эрвин Гегель. А как зовут вас? – Тарас, – проговорил Тарас, удивляясь тому, как легко и свободно выговариваются слова. – Тарас… Иванович… Петренко. Старшина Петренко. – Отлично, Тарас… э э… Иванович! Вы член партии большевиков? «А твое какое собачье дело?» – хотел ответить Тарас, но вместо этого неожиданно для себя ответил: – Я беспартийный. – Wunderbar! – воскликнул доктор Гегель. – Давно вы в партизанах? И снова Тарас не собирался отвечать фашистской твари, и снова почему то ответил: – Год уже… с прошлого августа. – Большой у вас отряд? – Двести пятьдесят человек. «Остановись! – кричал где то в мозгу Тараса перепуганный до смерти старшина Петренко. – Они вкололи тебе какую то дрянь, и ты теперь будешь отвечать на все их вопросы! Ты же расскажешь им, где искать партизан на болотах, и про все пароли, и про связников в деревнях! Немедленно остановись!» – Видите, штурмбаннфюрер, – улыбнулся доктор Гегель, поворачиваясь к лысому амбалу. – Пентотал натрия творит чудеса. И не нужно этих ваших средневековых штучек. |
