Господин Сидоров в самом начале полёта имел неосторожность признаться, что не может признать себя профессиональным лётчиком, потому Питеру было немного не по себе. Хотя Россия с высоты птичьего полёта нравилась ему чрезвычайно. По меньшей мере, здесь, в воздухе, никто не нарушал правил движения и не бросал окурки и фантики прямо на землю.

— Парашюты на такой высоте бессмысленны, — деловито пояснил Гоша. — Мы основную часть полёта совершаем на эшелоне двухсот метров. Если что, то никакой парашют не поможет.

Это прозвучало столь оптимистично, что Жемчужников вновь поёжился.

— Да вы не беспокойтесь, Питер, — Гоша одной рукой ловко достал из–под сиденья плед и передал Жемчужникову. — Эта машина обладает замечательными планирующими свойствами. А сесть может просто на шоссе. Или даже на просёлок. Так что расслабьтесь и просто смотрите вокруг! Главное нам — не залететь сдуру в саму Москву, а то…

— А то — что? — напрягся Жемчужников.

— Собьют. Доблестные ПВО, — усмехнулся Гоша.

Жемчужников укутался в плед и моментально согрелся. И в самом деле, можно не очень–то и волноваться. Во всяком случае, так ему теперь казалось. Георгий Валентинович, пусть и не профессиональный лётчик, но за штурвалом этого маленького «Сонекса» выглядит не менее уверенно, чем за рулём обычного автомобиля. Хотя после слов о ПВО широкая полоса МКАД казалась достаточно опасной. Этакая спящая змея.

— Итак, приступим? — Жемчужников достал из кармана диктофон. Скорее всего, бесполезный. Двигатель самолёта стрекотал не оглушительно, и всё же достаточно громко. Но журналистская привычка брала своё. Память — памятью, запись в блокноте — само собой, а вот диктофон — если собеседник не был против — Питер включал всегда. Потом, если что, звук можно пропустить через компьютер и отделить, что называется, зёрна от плевел.

— Спрашивайте, — кивнул Гоша, поворачивая штурвал чуть вправо.

Оговорённый заранее маршрут пролегал вокруг Москвы, по абрису МКАДа. Справа, вдалеке, на фоне выцветшего зимнего неба хорошо прорисовывался контур московского Университета. Непременно надо будет сделать специальный выпуск про высшее образование, — подумал Жемчужников. — И про московское строительство. Второе, пожалуй, поинтереснее. Но пока главной темой оставалась нефть и околонефтяные баталии.

— Кому так сильно «наступил на ногу» господин Герцензон? — голос Жемчужников стал другим. Более жёстким, что ли. Теперь рядом с Гошей сидел не любезный заморский гость, а журналист–профи. Который может вытянуть из собеседника даже то, что тот совершенно не собирался рассказывать.

— Многим… — как можно более конкретно ответил Гоша. Он никогда не отказывал в интервью и старался быть с журналистами как можно более честным. Но ведь если журналистов не обо всём информируешь, это же не означает, что ты их обманываешь?

— И вам в том числе? — попытался уточнить Питер.

Гоша бросил быстрый взгляд на Жемчужникова. Брови его на мгновение сошлись близко–близко:

— У меня нет особых претензий ни к Герцензону лично, ни к СНК в целом. Хотя…

— Что хотя? — подхватил Жемчужников.

— Хотя мы с ним и расходимся во взглядах на философию бизнеса…

— Интересно…

— Я не хочу говорить банальностей, — продолжил Гоша, — но есть в этой жизни какие–то простые и очень значимые вещи. Ответственность, например…

— То есть, вы в данном случае — на стороне государства, а не бизнес–сообщества?

— Я на стороне здравого смысла.