|
Я подлил вина ей, потом себе. – Ты же не о картинке в голове говоришь, а о самом ощущении, так ведь? – уточнила она. – Конечно! – А раньше ты никогда подобного не испытывал? Немного подумав, я покачал головой: – Нет. – Получается, все из-за моих ушей? – Я не уверен... Уверенность в чем-то – вообще, очень скользкая штука... К тому же, я еще ни разу не слышал, чтобы форма ушей вызывала у кого-то все время одни и те же чувства... – Ну, один мой знакомый всегда начинает чихать при виде носа Фарры Фосетт-старшей. А согласись: в том же чихании очень много чисто психологического. Какая-то причина причина порождает однажды случайное следствие – и вот то и другое уже связано в нас, да так, что не разорвать... – Я, конечно, не знаю, что там с носом у Фарры Фосетт-старшей ... – начал я, отхлебнул вина и забыл, что хотел сказать. – В твоем случае – что-то другое? – спросила она. – М-м-да, немного другое, – ответил я. – Что-то совершенно неуловимое – и в то же время страшно конкретное, важное... – Я развел руки на метровую ширину – и резко сдвинул ладони до промежутка в какие-то пять сантиметров. – Не знаю, как лучше сказать... – Феномен концентрации на неосознанных мотивах. – Именно так! – сказал я. – Ого, да ты раз в десять умнее меня! – Я ходила на курсы. – На курсы? – Да. Заочные курсы по психологии. Мы разделили на двоих остатки паштета. Я опять забыл, что хотел сказать. – Значит, ты пока еще не уловил, что за связь между моими ушами и твоим ощущением? – Ну да, – сказал я. – Никак не пойму: то ли твои уши хотят мне что-то сказать напрямую, то ли что-то еще обращается ко мне через твои уши как через посредника... Не отнимая рук от стола, она слегка повела плечами. – А это твое ощущение – приятное или неприятное? – Ни то, ни другое. А может, и то, и другое вместе... Не знаю. Стиснув в пальцах бокал с вином, она некоторое время очень внимательно изучала мое лицо. – Мне кажется, тебе бы следовало научиться поточнее выражать свои чувства. – Ага. Вот и с оборотами речи ни к черту, верно? – добавил я. Она улыбнулась: – Ну, не так все ужасно... Я же, в общем, поняла, что ты хотел сказать. – И что мне, по-твоему, делать? Она долго молчала. И, похоже, думала о чем-то совсем другом. Пять тарелок зияли пустотами на столе, точно стайка погибших планет. – Знаешь, – заговорила она после долгой паузы, – я думаю, нам надо стать друзьями. Конечно, если ты хочешь... – Разумеется, – сказал я. – То есть, очень-очень близкими друзьями, – уточнила она. Я кивнул. Так мы и стали очень-очень близкими друзьями. Через полчаса после того, как впервые встретились. – Как очень близкий друг, хочу тебя кое о чем спросить, – сказал я. – Давай, – сказала она. – Прежде всего – почему ты не открываешь ушей? И второе: случалось ли раньше, чтобы они, твои уши, оказывали еще на кого-нибудь такое странное действие? Она долго молчала, уткнувшись взглядом в свои руки на столе. – Тут много всего перемешано, – очень тихо сказала она, наконец. – Перемешано? – Ну, да... Хотя, если коротко: я просто привыкла к той себе, которая не показывает ушей. – Получается, что ты с открытыми ушами и ты с закрытыми ушами – два разных человека? – Вот именно. Официанты убрали пустые тарелки и подали суп. – А ты можешь рассказать о той, которая с открытыми? – Вряд ли получится, слишком давно это было. |
