|
– Зачем специально думать о чем-то плохом? Она посмотрела на меня в упор, потом глубоко вздохнула. – Похоже, ты действительно не понимаешь... * * * Пожалуй, я и в самом деле слишком многого не понимал. Прежде всего, я не мог уяснить, почему она относились ко мне по-особенному. Как ни старался, я не мог найти в себе ни замечательных черт, ни просто странностей, которые хоть как-то отличали бы меня от остальных. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась. – Очень просто! – сказала она. – Все потому, что ты сам меня захотел. Это – основная причина. – А если бы тебя захотел кто-то другой? – Ну, по крайней мере сейчас меня хочешь именно ты. И уже от этого становишься гораздо интереснее, чем сам о себе думаешь. – А почему я сам о себе так думаю? – осторожно спросил я. – Да потому, что ты живой только наполовину! – ответила она неожиданно резко. – А другая твоя половина так и остается нетронутой... – Хм! – только и выдавил я. – В этом смысле мы в чем-то похожи. Я блокирую свои уши, ты – живешь вполовину себя. Тебе не кажется? – Даже если ты и права, то все равно – другая моя половина не так... ослепительна, как твои уши. – Наверное! – улыбнулась она. – Я смотрю, ты и в самом деле ничегошеньки не понимаешь! Утопая в улыбке, она подобрала волосы наверх и одну за другой расстегнула застежки на блузке. Лето ушло. В выходной день, на закате уже сентябрьского солнца я валялся в постели, поигрывал пальцем с ее волосами и размышлял о китовом пенисе. Угрюмо-свинцовое море бушевало снаружи, свирепая буря ломилась в оконные стекла. Высокие потолки выставочного зала, вокруг – ни души... Китовый пенис, навеки отрезанный от кита, потерял всякий смысл китового пениса. Постепенно мои мысли вернулись к ночной сорочке жены. Как ни старался, я не мог вспомнить, была ли у нее вообще хоть одна ночная сорочка. В уголке мозга маячил образ – призрак ночной сорочки, свисающей со стула на кухне. Вспомнить, что это значило, у меня тоже не получалось. Было лишь странное чувство, будто уже очень долгое время я живу жизнью, принадлежащей кому-то другому. – Слушай, а ты не носишь ночных сорочек? – спросил я у своей подруги, сам не зная почему. Она приподняла голову с моего плеча и рассеянно посмотрела на меня. – А у меня и нет ни одной... – А! – сказал я. – Но если ты думаешь, что так будет лучше... – Нет-нет! – перебил я ее торопливо. – Я не к тому спросил. – Нет, погоди, ты только не вздумай смущаться! Я на работе ко всему привыкла, стесняться не буду... – Ничего не надо, – сказал я. – Мне совершенно достаточно тебя и твоих ушей. Разочарованно покачав головой, она снова уткнулась мне в плечо. Но чуть погодя опять подняла лицо: – Минут через десять тебе позвонят. – Позвонят?!.. – Я споткнулся взглядом о черный телефон у кровати. – Да. Раздастся звонок телефона. – И ты это знаешь? – Знаю. Пристроившись головой на моей груди, она закурила ментоловую сигарету. Чуть погодя мне прямо в пупок упал пепел; она вытянула губы трубочкой и принялась старательно его выдувать. Я поймал ее ухо и зажал между пальцев. Ощущение просто фантастическое. Мысли пропали, и лишь смутные видения да бесформенные силуэты вспыхивали и исчезали, сменяя друг друга в моей голове. – Разговор пойдет об овцах, – сказала она. – О многих – и об одной. – Об овцах?!.. – Ага, – она передала мне до половины выкуренную сигарету. Затянувшись, я вдавил окурок в пепельницу. – Ну, а потом начнется охота. * * * Через несколько минут у моей подушки зазвонил телефон. |
