— Здравствуй, сосед! — хрипло пропела она, подмигивая. — Узнал меня? Вот и свиделись. Что же ты к телефону не подходишь?

Феликс не мог говорить, он глядел на ужасную покойницу, выпучив глаза, приоткрыв рот, едва дыша сжатой грудью. Вокруг стояла жуткая тишина, даже ветер не гудел в верхушках деревьев, а луна изливала свой мертвенный свет на снежный ковер вокруг костра… Ощущение нереальности происходящего охватило Феликса, в душе его пробудилась слабая надежда, что он всего лишь видит страшный сон, в котором ожили призраки его давнего преступления. Он старался проснуться, оказаться в обычной и нестрашной жизни, но запах горелого мяса был так явственен, так силен, а тетя Валя так саркастически смотрела на него своими белыми, словно сваренный белок яйца, глазами, что проснуться не удавалось.

— Вот сейчас и дядя Коля подойдет, муженек, значит, мой! — сообщила тетя Валя игриво. — Здесь такие места, что покойники могут запросто разговаривать и в гости приходить. Ты зачем сюда пожаловал, соседушка? По мертвым, стало быть, соскучился?

За черными силуэтами деревьев раздались тихие поскрипывающие шаги; кто-то шел к ним, приближался, торопился, чтобы вступить в приятную беседу… Феликс по-прежнему был лишен возможности двигаться; он хотел было дотянуться до ружья, схватить его, нажать на курок, прицелившись в эту наполовину сгоревшую мертвую бабу, выстрелить в упор, чтобы полетели клочки паленого мяса и лохмотьев халата, но руки не слушались его. А из-за деревьев вышел некто, смутный абрис фигуры чернел на фоне посеребренного луною снега. Фигура приближалась к костру, на ходу помахивая рукой в приветственном жесте.

— А вот и дядя Коля! — радостно сообщила тетя Валя, хватая Феликса за рукав. — Иди, поздоровайся с дядей Колей. Это ничего, что ты нас сжег, мы не в обиде, мстить не будем. Рады мы, что ты по-соседски все же решил навестить нас в этом краю мертвых. Будем опять вместе, как когда-то; зачем нам собачиться, ссориться? — с этими доброжелательными словами соседка похлопала Феликса по спине.

Ужасный запах гари стал невыносимым. От этого ли или оттого, что страх превысил все мыслимые пределы, студент вдруг вскочил на ноги и дико заорал.

Его пронзительный вопль разнесся над лесами и холмами, вонзился в самое небо, пролетел над снежной равниной на несколько километров… Феликс дико кричал, визжал, орал и рыдал от нечеловеческого ужаса, обуявшего его. Из палатки выскочил полуодетый, в одном валенке, Степан Зверев, за ним выбежали Юра Славек и Егор Дятлов. У Степана было второе ружье, которое он профессионально держал одной рукой стволом вверх. Юра успел схватить туристический топорик, поблескивающий остро наточенным лезвием. Ребята бросились к орущему Феликсу и принялись хлопать его руками по спине; Степан же и вовсе повалил студента на снег ловкой подсечкой. Очумевший от происходящего Феликс пробовал сопротивляться, он извивался и продолжал орать, катаясь по подтаявшему от близости костра снегу, но вскоре чуть опомнился и замолчал.

— Он, видно, уснул у костра, вот и подпалил ватник! — возбужденно кричал Юра Славек, взмахивая бесполезным топориком.