— Вы так хорошо по-русски говорите… Скажите мне несколько слов по-вогульски, я запишу. Мы потом местный фольклор отдаем в университет, филологам. Да и мне интересно. Вот как по-вашему будет…

Хозяйка охотно стала говорить странные короткие слова и тут же переводить их на русский язык, явно обрадовавшись перемене темы. Люба старательно записывала, выводя аккуратные круглые буквы совсем еще детским почерком. Вогулка тыкала пальцем в куски серого хлеба на столе — “нянь”, хлеб. Рая в душе корила Любу-выскочку за новую попытку привлечь внимание к своему уму и серьезности — эх, сама она не догадалась вот так чинно сесть на лавку, строго поглядывая на всех, записывать очиненным химическим карандашом слова древнего языка. Егор обязательно посмотрел бы на нее с уважением, как смотрит сейчас на белокурую красавицу Любку с ее выпендрежным блокнотиком! Пока ребята собирались, переобувались, поправляли одежду, Люба успела записать немало слов. А напоследок вогулка сказала:

— Еще запиши “я”. Значит — ручей. И лучше к ручью не ходи, там земля мертвецов, живым там делать нечего, поняла? Я — ручей, а где ручей, там и смерть ходит.

Девушка послушно записала слово и перевод, а потом захлопнула книжечку, в которой были собраны глупые и смешные студенческие походные песни, отрывки лирических стихов и мудрые афоризмы, прочитанные в различных книгах. На душе у нее стало вдруг тяжело и темно; она встала и тоже торопливо собралась, поблагодарив гостеприимную хозяйку.

— Так нету водки у вас? — с тоскою спросила женщина у туристов, уже готовых продолжать путь.

— Нет, водки нету! — ответил Степан. — А вот консервов мы вам оставим, и кильку в томате, и тушенки пару банок, и вот баночку сгущенного молока. Кушайте на здоровье, спасибо за гостеприимство!

Довольная вогулка прибрала драгоценные банки, липкие от солидола, и вышла провожать гостей на порог своей вросшей в казавшиеся вечными снега избушки. Вокруг царили мороз и тишина, нарушаемые все тем же скрипом амбарной дверцы. Мертвое селение было так мрачно, что у многих туристов защемило сердце от непонятной тоски и грусти. Ребята встали на лыжи и на прощание помахали охотнице, начиная новый переход к лесу, на опушке которого и решено было строить лабаз. До конца зимнего дня оставалось не так уж много времени, поэтому следовало торопиться. Рюкзаки немного полегчали, однако в пути каждые сто граммов — уже лишний груз, так что ребята почувствовали себя свободнее. Снег завизжал, проломилась корочка наста, лыжники двинулись вперед, оставляя за спинами сумрачные домишки, хозяева которых незавидным образом расстались с жизнью. Ребята отчего-то пошли очень быстро, почти побежали, так что запыхались, но даже не подумали замедлить шаг. Им хотелось как можно быстрее покинуть это печальное место.

В пути туристы позабыли о своих мрачных думах и предчувствиях. Вскоре раздались шутки, зазвучал серебристый смех Любы, захохотал Вахлаков, словно филин заухал. Шли около двух часов, остановившись на привал только один раз, чтобы поправить поклажу, по-новому распределить груз. Любовались картинами северной природы; снова начался редкий лиственный лес, березы и осины, голые, беззащитные на холодном ветру; потом стали попадаться ели и лиственницы, сосны и редкие кедры, которые становились все гуще, все выше и крепче. Пора было делать остановку и начинать строительство лабаза, но решили пройти чуть поглубже в лес, чтобы найти укрытие от снова усилившегося резкого ветра.

— Смотрите, ребята, что я нашел! — раздался возбужденный голос Жени Меерзона, и лыжники торопливо подошли к товарищу, указывавшему на толстое дерево палкой.