— Мне не следует объяснять вам его мотивы, — сразу же заявила Андрина. — Все вопросы задавайте ему.

Она была уверена, что они не осмелятся этого сделать, а когда они все-таки принялись пытать ее, будто средневековые инквизиторы, Андрина держалась со стойкостью мученицы, так как глубоко сочувствовала бедному маркизу и не желала выдавать его тайны.

Ее почему-то не оставляла назойливая мысль о том, чем занимался герцог в доме удовольствий в Брюсселе.

Может быть, общаясь с женщинами, подобными тем, кого можно встретить в таких заведениях, он сбрасывает с себя покров надменности и цинизма, исчезает с его губ эта ироническая усмешка… Впрочем, что она о нем знает? Почти ничего.

Леди Эвелин собралась в очередной раз прогуляться по магазинам и попросила Андрину составить ей компанию. Шарон заявила, что ей надо срочно написать несколько писем, а Черил сослалась на усталость.

Поэтому они устроили себе ранний ленч, а затем леди Эвелин в сопровождении Андрины отправилась делать покупки.

Андрина твердо решила больше не тратить ни пенни.

Она была уверена, что они истратили почти все, чем располагали. И ей нужно как можно скорее затребовать у герцога информацию обо всех расходах, чтобы знать, на каком они пребывают свете.

И все же в лавке мадам Бертин ее внимание привлекло роскошное платье из белоснежной тафты с серебряным шитьем. Оно так бы подошло Черил с ее ангельской красотой. И Андрина подумала, что подобный подарок как-то подбодрит сестру.

Мадам Бертин была готова оказать всяческие услуги, и буквально через мгновение платье было упаковано в красивую коробку и положено на сиденье экипажа.

Обратный путь они совершали уже после полудня по заполненным досужими лондонцами улицам. Андрину неизменно удивляло, что у столичных обитателей нет более интересного занятия, как только глазеть на проезжающие экипажи, рассматривать витрины дорогих магазинов или толпиться у подъездов многочисленных театров в ожидании появления знаменитых актеров.

Зная, что срок ее пребывания в столице близится к концу, Андрина искренне и не без печали призналась леди Эвелин:

— Я и вообразить себе не могла, что на свете существует столько красивых зданий, столько красивых лошадей…

— Столько магазинов и красивых мужчин! — иронически подхватила леди Эвелин. — Ты абсолютно права, дорогая! Сколько мы ни путешествовали по свету с моим покойным мужем, но такой элегантности и настоящего шика нигде, как в Лондоне, не встретишь в Европе, особенно в разгар столичного сезона!

— Конечно, я видела только одну сторону медали, — сказала Андрина. — А на оборотной стороне — беспросветная нищета или, в лучшем случае, томительная скука. За всеми этими празднествами и весельем подчас кроются жуткие драмы и преступления. Я читала в газете, как насиловали девушек в притоне Сент-Джиллс.

— Выкиньте эту чепуху из головы, милое дитя! — резко, будто отрубив, сказала леди Эвелин. — Вас это не касается. Есть два мира, два общества. Между ними уже невесть сколько веков существует пропасть, через которую перепрыгнет только редкий смельчак. И поверьте мне, везде творится одно и то же — что в Риме, что в Париже, что в Санкт-Петербурге. Одни дефилируют по улицам в экипажах, другие надрываются на фабриках, третьи воруют кошельки у зазевавшихся прохожих.

— Это ужасно!

— Такова жизнь, Андрина.

Мудрые высказывания леди Эвелин не поколебали моральных устоев Андрины, но ее собственная броня не казалась ей сейчас уж такой надежной.

Начитавшись и наслышавшись о многочисленных преступлениях, совершаемых в Лондоне, о мальчишках, пробирающихся через каминные трубы и убивающих в постели спящих обладателей драгоценностей, она после монолога леди Эвелин даже с некоторой грустью подумала о мирной жизни в провинции, где даже незначительные преступления случались крайне редко.