Однако, по всей видимости, охотник еще не возвращался домой.

Он появился только около двух часов ночи.

Малыш Жан еще не ложился спать. Он сидел на скамье у камина, возле догорающего огня, а собака, лежавшая у его ног, казалась не менее обеспокоенной, чем мальчик.

Внезапно Флажок, застывший в позе сфинкса — его голова покоилась на лапах, — встрепенулся, замахал хвостом, стуча им о пол, а затем вскочил и кинулся к двери.

— Ах, вот и господин Монпле вернулся! — вскричал маленький Жан.

Он побежал к выходу и отворил дверь.

Из темноты показалась высокая фигура, приближавшаяся к дому.

Мальчик устремился к молодому охотнику и бросился в его объятия.

Затем он принялся расспрашивать его о том, что случилось.

Но Алену было довольно трудно отвечать на эти вопросы.

Он принялся утешать мальчика и сказал только, что дело, грозившее принять для него, Алена, скверный оборот, может завершиться для всех благоприятным образом.

Однако молодой человек попросил мальчика сделать все, чтобы встретиться с матерью и передать ей, что г-н Монпле непременно должен поговорить с ней ближайшей ночью.

Мальчик посмотрел на Алена и сказал:

— Дружище, вы же помните, что сказала вам матушка Жанна месяц назад: она не может уходить из дома по ночам, потому что дядя Ланго запирает двери.

— Матушка Жанна не могла приходить сюда месяц назад, — ответил Ален со смехом, — но сегодня она придет. Если даже дядя Ланго закроет дверь, не волнуйся, малыш Жан, она раздобудет ключ.

Жан Мари не стал требовать никаких разъяснений.

Хотя ребенок покинул дом лавочника, их встречи с матерью происходили почти так часто, как ему хотелось.

Для этого ему достаточно было притаиться на углу одной из улиц, прилегающих к церкви; увидев дядюшку Ланго, выходящего из дома, он со всех ног мчался к лавке.

Дверь открывалась, и мать сжимала сына в объятиях; оба ждали возвращения Косолапого, и когда он появлялся на горизонте, пошатываясь, словно фавн, мальчик выходил во двор и убегал через садовую калитку.

Итак, на следующий день маленький Жан выполнил пожелание своего друга Алена.

Он отправился к матери и страшно удивился, услышав от нее такие слова:

— Хорошо, дитя мое, скажи господину Монпле, что я приду.

Несмотря на это обещание, охотник весь день казался обеспокоенным.

Было очевидно, он задумал что-то такое, с чем его совесть не могла полностью согласиться.

Да простит нас читатель, ибо мы пишем отнюдь не роман, а повесть. Фабула, которую мы предлагаем его вниманию, слишком незначительна для романа, и персонажи, порожденные нашим воображением, могут показаться надуманными.

Нет, эта книга — нечто вроде дагерротипа, сделанного на берегу моря, и мы лишь вознамерились таким способом достоверно отобразить действительность.

Поэтому мы вынуждены признать, рискуя ослабить сочувствие читателя к герою — а это является непременным условием всякого добротного литературного сочинения, — что наш герой был мужчина и к тому же нормандский крестьянин; вследствие этого он сочетал в себе неблаговидные черты, присущие мужскому полу в целом, с недостатками, присущими местным жителям.

К счастью, как сказал Энен, Ален, в сущности, был добрый человек.

В тот же вечер или, точнее, уже ночью Жанна, как она и обещала, пришла в Шалаш.

Ален ждал ее прихода на пороге.

Увидев вдову, он поспешил ей навстречу и обнял ее.

Женщина мягко отстранила его.

— О! Не бойтесь ничего, — сказал молодой человек, — вашего сына здесь нет: я послал его ставить силки на куликов.

Услышав это, Жанна позволила охотнику поцеловать ее в лоб.

Но, когда его губы коснулись ее лица, она тяжело вздохнула.