— Молчите.

Они остановили лошадей перед стражниками.

— Вы тут подмерзли, я гляжу.

— Пропуска давайте.

Спонг порылся у себя под колетом и вручил стражнику бумаги. Стражник развернул их и попытался прочитать в слабом свете жаровни.

— Не портите глаза. Это подпись губернатора. Я бы лучше сейчас лежал в теплой постели и щупал свою женушку. Но мне надо вот этого доставить в Пункапог. Это новый пастор.

— А старый куда делся?

— Кто знает. Может, съели.

— Едешь учить дикарей Писанию? — обратился стражник к Балти. — Чем ты вообще думал, когда соглашался?

— Ай, оставьте. Не пугайте парнишку. Он и так уже два раза обосрался.

Стражники заржали.

— Кто-то должен переучивать дикарей в христиан.

Спонг вытащил из седельной сумы кожаную фляжку и бросил стражнику:

— Это лучше для сугреву, чем жаровня.

— Проезжайте! Эй, парень, если тебя будут есть, смотри, чтоб хоть не всего сразу!

Около часа они ехали в молчании. Встало солнце, отбрасывая длинные тени на увлажненные росой луга. Скоро на небе остались лишь самые яркие звезды и планеты. У ручья путники спешились, чтобы напоить лошадей.

Балти был как в тумане. Его разбудили, вытащили из теплой постели, сделали соучастником убийства (разве что Маркл до сих пор держится на плаву в Эндикоттовом колодце), его похитил головорез по имени Спонг (или Ханкс). Насмешливый вопрос стражника отдавался эхом у Балти в голове: «Чем ты вообще думал, когда соглашался?» И правда, чем? Чем, ради всего святого, думал он, Балти, принимая это проклятое поручение Даунинга?

Спутник Балти протянул ему кусок вяленого мяса:

— Ешьте. Вам нужны силы. Нам предстоит долгий путь.

Мясо напоминало сапожную кожу. Этот вкус был Балти отчасти знаком. Однажды, в дни крайней нищеты, он сварил из старых туфель отвратительный бульон.

— Так как же вас зовут?

— Раньше звали Спонг. Прекрасное имя. Плантагенет Спонг. Такое враз не выдумаешь.

— А я как должен вас звать? — раздраженно спросил Балти.

— Как хотите.

— Тогда я буду звать вас Вельзевул. Весьма уместное имя, ибо я оказался в аду. — Балти застонал. — За что меня карают так жестоко? Неужели мои грехи столь тяжки?

— Мужайтесь. Смотрите. — Спонг указал на фиолетовые крокусы, пробившиеся сквозь талую землю. — Прекрасный весенний день в Новой Англии. В аду вы таких красивых цветов не найдете.

Балти уныло смотрел на крокусы. Они его не утешали.

— Балтазар де Сен-Мишель — такое имечко не часто встретишь. Вы католик?

— Гугенот. Наполовину француз, по отцу. Он… но ведь вы и так все про него знаете. Скажете, нет?

— Только то, что он водит весьма изысканную компанию. Чего стоят одни Генрих Четвертый и Людовик…

— Да-да. Забудьте об этом.

— Это хорошо, что вы не папист. Католиков тут ненавидят почти так же сильно, как квакеров. Не знаю, как отнесутся к гугеноту. — Он протянул Балти руку. — Ханкс. Хайрем Ханкс к вашим услугам.

— Так вы, значит, в самом деле человек Даунинга?

— А что я, по-вашему, тут делаю?

— Понятия не имею. И уж точно не знаю, что я сам тут делаю.

— По всей видимости, предаетесь жалости к себе. «Когда, в раздоре с миром и судьбой, / Припомнив годы, полные невзгод, / Тревожу я бесплодною мольбой / Глухой и равнодушный небосвод…»

— Что это?

— Шекспир.