Я решила лечь спать пораньше, на случай, если вдруг посреди ночи собравшиеся вновь решат на меня посмотреть.

Перед тем, как отправиться на боковую, выглянула на галерею.

Ряху окружала, в основном, молодежь. Несколько человек, перебивая друг друга, о чём-то горячо спорили. Сам Ряха придерживался прежней тактики: сидел, невозмутимо прикладывался к кружке и молчал.

Убедившись, что у Ряхи всё в порядке, я вернулась в комнату и нырнула под одеяло.

Ночью меня, как повелось со вчерашнего дня, разбудили. Но теперь я проснулась оттого, что за окном раздавались какие-то очень эмоциональные крики. Я открыла окно и выглянула.

В тёмной, влажной после дождя ночи полыхали костры, разложенные во дворе кабака. Даже мне сверху было слышно, как гудит басом пламя. Запах сырой земли смешивался с запахом горящего смолистого дерева и конского навоза.

Люди мельтешили между кострами, что-то там творилось, но что именно — я понять не могла. Что-то, очень редко происходящее в нормальной жизни. На двор то и дело заводили разномастных осёдланных коней и оставляли их у коновязи, — там уже собралось больше дюжины. Кони тревожились, дичились.

Бухая сапогами, в комнату вошёл Ряха, — даже не поворачиваясь, я узнала его шаги.

Закрыв окно, чтобы из него не тянуло сыростью и тревогой, я обернулась.

Ряха сжимал в левой руке то ли связку плетей, то ли пучок ремней, в темноте было не разобрать.

Я запалила от ночника светильник, подошла ближе — и увидела, что лицо у него мрачное, а сжимает он в кулаке хвосты. Только что отрубленные, обыкновенные человеческие хвосты.

— Вот, — сказал Ряха без всякого выражения. — Молодые решили таким образом присягнуть мне на верность.

Рука у него была испачкана — еще бы, обрубленные хвосты сочились кровью, стекавшей на сжимающий их кулак.

— Это всё, конечно, очень романтично, — кисло отозвалась я, брезгливо рассматривая этот трофей. — Но не разумнее бы было заняться им этим после твоей победы? Хвост обратно, увы, не пришьешь, в случае чего…

— Двадцать Вторая, это — их выбор, — невесело, но спокойно сказал Ряха. — Дело заварилось, теперь отступать поздно. Хвосты — Медбрат с ними, ребятам хочется отличаться от остальных, главное — появились кони. На рассвете выезжаем. Пора спускаться с гор.

— Отличиться, говоришь? — сморщилась я. — И как после такого отличия они в седле сидеть будут?

— Будут, — мотнул головой Ряха. — Сейчас обрубки прижигают.

Я сморщилась ещё сильнее.

— Интересно мне, они здесь всегда такие сумасшедшие были или наше появление так потрясло неокрепшие умы? — процедила я. — Всё это хорошо, и даже прекрасно, но ты упустил одно важное дело, — добавила я сухо.

— Какое? — удивился Ряха.

— И ты спрашиваешь? Сорвиголов ты набрал, на коней посадил. А знамя, друг мой любезный, у тебя где?

Ряха задумался, опустил руку.

— Ой! Убери ты их! — взмолилась я, глядя, как хвосты метут пол. — Мне от их вида дурно делается! И зла на этих юнцов не хватает!

— Двадцать Вторая, ты что развоевалась? — удивился Ряха. — Там люди старше тебя есть. Есть, конечно, и младше.

— Ну не люблю я восторженных дураков! — взвыла я. — Глупо — добровольно хвоста лишиться! Когда ваш Легион разгромили — вы и податься никуда не могли, с таким-то опознавателем на попе! И давили вас, как тараканов. Но вы — солдаты, вы воевали и знали, что бывает с проигравшими. Когда Огрызок штурмовали, меня оттуда выцарапывая — мне это не нравилось ужасно, но я хотя бы понимаю, за что меня ищут.