Нынешний комендант Кале и один из лучших командующих короля Эдуарда III, сэр Уолтер Моуни, третьего дня отправил по окрестностям фуражиров — в Ла Манше начались весенние шторма, подвоз продовольствия с Альбиона прекратился, а запасы иссякали. Раздобыть сено, хлеб и скот можно было только на враждебной территории.

Нарушение перемирия? О чем вы, господа? Французские смерды могут сколько угодно жаловаться своим хозяевам, в конце концов никто не собирается проводить реквизиции в дворянских замках, а жаки-простаки потерпят!

Грабеж? Нет, это война. Приостановленная, но не законченная.

Сопровождали Адисема четырнадцать вооруженных всадников — набранные из простонародья и горожан лучники, во время кратких вылазок оставлявшие свое смертоносное оружие, «longbow», в городе, пользуясь более практичными фальшионами и пиками: их вполне достаточно, чтобы припугнуть сиволапых, если те надумают возражать.

За отрядом тащились две телеги, забитые мешками с пшеницей — рейд удался, вытрясли из двух деревень епископа Сент-Омерского всё, что смогли. Пяток слишком наглых холопов зашибли, но вроде не до смерти — встанут на ноги через денек-другой, это живучее племя.

Буран налетел с внезапностью необычной даже для побережья Па де Кале, постоянно находящегося под ударом бурь, приходящих со стороны моря. Тучи образовались будто бы сами по себе, только что мела поземка, а тут вдруг повалил мелкий и очень густой снег. По сторонам дороги взвились стремительные вихорьки, оставшиеся в хвосте колонны всадники не могли разглядеть идущих впереди.

— Не растягиваться! — прокричал Адисем. — Здесь такое бывает, не заблудимся! Слева лес, справа лес, сбиться в пути невозможно! Шагом па-ашли!

Ветер выл среди сосен на разные голоса; то казалось, что рядом взлаивает стая псов, то чудился рев медведя или стон выпи. Весь мир затянуло белой пеленой. Жесткие снежинки царапали кожу.

Оруженосец начал понимать, что это не обычная буря и противореча своему же приказу пустил коня мелкой рысью. Очень хотелось дать шпор и как можно быстрее на галопе выскочить из странной метели — под солнце и голубое небо…

Адисему повезло — он сумел оторваться от отряда шагов на пятьдесят. Леденящий кровь вопль заставил оглянуться, жеребец перепугано всхрапнул и затанцевал под седоком.

Кричали уже несколько человек — такие звуки люди издают только один раз в жизни, в первый и последний. Адисему почудилось, что за снежной круговертью вспыхивают бледно-синие огни, мелькают тоненькие молнии, а там, позади, с ясно различимым шуршанием рассекает морозный воздух огромное лезвие, вздымающееся и падающее на головы смертных.

Только это не меч и не сабля. Это коса на длиннющей темной рукояти.

— Pater Noster qui es… — выдавил Адисем. — Дева Всеблагая…

Визг и сбивчивые призывы о помощи утихли. Мимо оруженосца промчалась обезумевшая от страха лошадь без всадника.

Появился другой звук, еще более устрашающий. Чье-то дыхание — тяжелое, сиплое, так хрипит человек с перерезанным горлом. Под огромными ступнями заскрипел снег. Шаг, другой, третий…

Бесформенная тень, отдаленно похожая на тощего мужчину ростом в три полных туаза и несущего на плече крестьянскую косу, медленно прошествовала неподалеку от Адисема наискосок, к лесу. Скрылась в бурлящей мгле.

Конь англичанина взвился на дыбы, сбросив всадника — оруженосец камнем вылетел из седла, упал на спину, дыхание перехватило. На несколько мгновений потерял сознание.

Когда очухался и сообразил, что произошло, начал отползать к деревьям, подальше от места, где было замечено хрипящее чудовище.

Ураган стихал, снежинки осели, в прорехе облаков мелькнул солнечный луч. Заставить себя встать Адисем не мог — хотелось лишь забиться в ямку под корнями сосны, зарыться в снег, спрятаться, исчезнуть.