— Очень зря, — суховато заметил брат Михаил. — Я бы непременно задумался, отчего безграмотная деревенская девка свободно цитирует Святое Писание. Восемьдесят первый псалом Асафа с весьма глубоким подтекстом — «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд».

— Слышала на проповеди от кюре, ничего более. Сами же несколько дней тому вспоминали Оккама: самое верное объяснение — самое простое.

— Но не в данном контексте. Вы нечистую силу распознать мгновенно не сумели, а она не только увидела в заключенном соседней темницы беса под человеческой личиной, но и дала почти каноническое определение: «Во тьме ходят, все основания земли колеблются». Свое прежнее решение я отменяю — возвращение этой вашей Жанин в Вермель откладывается. Пусть поживет у сестер-кларисок, а мы понаблюдаем. Поговорим. Взвесим и измерим.

— Убеждены, что у нас есть на это время?

— Я только что говорил о путях, которыми нас направляет провидение. Задумайтесь: дороги могут не играть никакой роли, а важно лишь то, кого именно ты встретишь на их перекрестье…

* * *

— Уехали, — проворчал сэр Уолтер, наблюдая через бойницу цитадели как вереница всадников и повозок покидает город через Абвильские ворота. Седой капеллан, стоявший рядом, машинально перекрестился: присутствие в Кале папского Трибунала с чрезвычайными полномочиями пугало его не меньше, чем нечистая сила. — Отец Дионисий, как полагаете, нажалуются?..

— Михаил из Оверни не произвел впечатления человека обидчивого и мстительного, — убеждая в том числе и самого себя ответил капеллан. — Но семья де Го влиятельна, ее позиции в курии непоколебимы, и если…

— Если, если! — сплюнул Моуни. — Король Эдуард нас в порошок сотрет, его величеству необходима поддержка Святой Церкви или в худшем случае нейтралитет! А вы-то куда смотрели, отче? За что добрые католики десятину платят? Развели дьявольщину!

С высоты донжона были видны не только дороги, ведущие от Кале на юг и запад, но и обширная гавань вкупе с простирающейся за городскими укреплениями широкой полосой прибрежных дюн. Моуни перевел сердитый взгляд на море, удивительно спокойное для первых весенних дней. Не штормило со святой Кунигунды, погода навигации не препятствовала, в Кале приходили редкие пока еще суда из Дувра, Бреста и даже отдаленной Гиени, подчиненной Эдуарду Плантагенету. Да вот хотя бы этот двухмачтовый неф с гасконским львом на парусе…

— Капитана прикажу повесить, — вслух сказал сэр Уолтер, оценив бестолковые эволюции нефа. — Вместе со всей командой. Перепились они там, что ли?

Корабль шел самыми замысловатыми галсами, то вполветра, то косым углом, то вообще теряя ветер. Будь волнение чуть посильнее, гасконцев непременно перевернуло бы когда они самым позорным образом становились бортом к волне. В створ гавани неф при всем желании не попадал — его сносило к дюнам, двухмачтовик оставлял впечатление неуправляемого.

Вскоре так и случилось — странного гасконца выбросило на берег, он накрепко застрял форштевнем в песке.

— Отправьте капитана порта с десятком людей, посмотреть что у них стряслось, — распорядился Моуни, подозвав оруженосца. Эдиктом канцлера Англии Генри Бергерша, архиепископа Линкольнского, за намеренное повреждение королевского судна полагалась каторга и галеры, а с отягчающими обстоятельствами смертная казнь — военное время, снабжение армии на материке зависит от действий и сохранности флота. — Доложить в подробностях!

Капитан порта, занятый иными делами, исполнил приказ не в точности: поручил дело одному из проверенных сержантов.