— Золотая цепь хорошо, только хан Мухаммед не прост!

   — И я об этом же, мурза, вот потому и к тебе подошёл. Так и быть, бери каменья драгоценные и золотую цепь.

Тегиня прищёлкивал языком, всё более удивляясь щедрости боярина, но вместо ответа Всеволожскому — опять полупьяная улыбка. Ох и крепка же медовуха у Ивана Дмитриевича! А потом, испив и наливки, он нетвёрдой походкой покидал гостеприимные палаты и возвращался в свой юрт.

Всеволожский, не умевший поддаваться унынию, только чертыхался вслед мурзе и без конца удивлялся его изворотливости:

   — Вот же хитрая бестия! Согласие не даёт и об отказе речи не заводит. Видать, князь Юрий крепко его прикупил. Но ничего, Василий, всё будет хорошо, один Тегиня ничего не решает. Хоть он и молочный брат хану, но помимо него у Мухаммеда ещё советники есть. Как мурзы твоё дело хану представят, так оно и выйдет. Ничего, я со всеми мурзами переговорю. Серебра жалеть не надо, князь! Иначе не видать тебе великого княжения. — И уже заискивающе, заглядывая в светлые очи великого князя: — А дщерь моя, Марфа, как тебе? Ведь вправду хороша? Вижу, по душе пришлась. — Василий смутился и почувствовал, как ядовито растекается по лицу краска, обжигая кожу. Всеволожский понимал смущение князя по-своему. — Она девка видная, всем взяла. Эх! — забавно хлестал он себя по толстым ляжкам.

Боярин Всеволожский не уставал нашёптывать каждому мурзе на ухо при встрече:

   — Что же это такое получается? Получается так, что Тегиня всеми вами управляет. — Косматая голова покачивалась из стороны в сторону, и лукавые глаза поглядывали на озадаченных мурз. — Ещё немного, и он начнёт называть себя ханом. Он мне хвастается без конца, говорит: как я хану Мухаммеду скажу, так оно и будет. Дескать, мы с ним молочные братья, и он меня всегда послушает. — Иван Дмитриевич удовлетворённо замечал, как мрачнели волосатые лица мурз; слова боярина, что зёрна зрелые, падали на благодатную почву и готовы были дать первые ростки. Боярин распалялся всё больше: — Насмотрелся я на него, бестию! Ходит по двору так, будто он в Орде первый господин. Скоро от ближних мурз потребует, чтобы его почитали как самого хана. И все против закона, шельмец, норовит повернуть. Ведь Василий Васильевич не варяг какой-нибудь на столе московском, по ханскому жалованию сидит.

Угрюмо помалкивали мурзы и сосредоточенно любовались серебром, подаренным боярином. И трудно было понять Ивану Дмитриевичу, что прячется за прищуром глаз: коварство или, быть может, сочувствие.

Однако большая часть времени проходила в ожидании, и князья могли видеть хана только издалека, когда он, в сопровождении большого числа знатных мурз, покидал дворец и уезжал на охоту.

Мурзы относились к Василию благосклонно: оказывали радушие и гостеприимство. Даже дня не проходило без того, чтобы он не побывал у какого-нибудь ордынского правителя: а здесь и соколиная забава, и долгие разговоры за столом. Но таким же гостеприимством пользовался и Юрий, и трудно было сказать, кто же выиграет этот затянувшийся спор. В одном не сомневались оба князя, что в лице заботливых мурз за ними неустанно наблюдает зоркое око хана Золотой Орды.

Через оконце в покои боярина Всеволожского задувал ветер — выстуживал тепло золотоордынских вельмож. Зябко на дворе. Иван Дмитриевич растёр ладони, поёжился. Не прибавляют тепла его разговоры с мурзами, а печь, выложенная по-русски, так и дышала жаром. Боярин взял несколько щеп и затолкал их далеко в огненный зев.

— Слышь, княже... — Боярин посмотрел на Василия Васильевича, который за весь вечер так и не проронил ни слова. — Завтра на суд к хану едем, как он решит, так и будет. Я золото приготовил, нужно будет всё до последнего отдать. Дочери в приданое я здесь цепочку золотую заказал, так и её отдам.