Девки, как затравленные зверьки, таращились на Ушатого, который, подобно медведю, в просторной лохматой шубе склонился над княгиней, того и гляди, сожрёт! Видать, поубавилась сила в Софье Витовтовне, ежели угличские бояре посмели ею помыкать. Но нужно было знать великую княгиню, чтобы понять — причина в другом: угличский боярин недостоин той чести, по которой она снизойдёт до его приказаний.

   — Пшёл вон, холоп! — отвечала Софья Витовтовна. — Или ты забыл, с кем говоришь? Или ты думаешь, что за чуб тебя не смогу отодрать, как девку беспутную?!

   — Некогда мне перед тобой шапку ломать! А если ослушаешься, велю холопам своим дворовым вязать тебя. Эй, холопы! Сюда!

На голос боярина вошло трое дюжих молодцов. Они поскидывали с голов шапки и стояли скромно, потупив взор. Но великая княгиня поняла, что, прикажи сейчас Ушатый сорвать с неё княжеское одеяние и рядить в простое платье, они причинят ей тотчас и это зло.

Стотысячное войско великого князя осадило Углич. Немного опоздал Василий Васильевич — Дмитрий Шемяка опередил его и три часа назад готовился отражать нападение московского князя.

Василий захватал посад, стоял у города второй день, надеясь на благоразумие обороняющихся, но вместо покорности с крепостных стен доносилась ругань и матерная брань.

   — Может, с боем возьмём Углич, великий князь? — подступали к князю воеводы, но Василий Васильевич не торопился проливать кровь.

Однако чуда не происходило, горожане продолжали сопротивляться, вызывая у нападающих раздражение боярства и негодование воинства.

Василия вывели из тёплой горницы на морозный воздух. Видно, его заприметили с детинца. Тихо стало. Брань умолкла. А Василий Васильевич, оборотившись к боярам, попросил:

   — Поверните меня лицом к Угличу, послушать хочу, что ворог говорит.

   — Ты и так к ним ликом стоишь, государь, — отвечал за всех Прошка. — Умолкли они, тебя со стен заприметили, государь.

Студёный ветер холодил кожу, забирался под кафтан, трепал его полы, а бояре, будто мальца малого, держали под руки слепца Василия. Он осторожно сделал один шаг, другой. И трудно было узнать в нём московского государя с лёгкой поступью и быстрыми движениями.

Словно сызнова учится ходить князь.

   — Молчат, стало быть, — сказал Василий, и в ответ ему со стен громыхнуло.

Каменное ядро, рассекая воздух, угодило в баньку и, разбив в щепы стену, непрошеным гостем вкатилось вовнутрь.

   — Палят, государь, в тебя метили, — сказал Прошка. — Да больно далеко, не попасть им. И никогда угличские стрелками хорошими не были, это не наши московские пищальники.

   — Не хотят покориться. Ладно, поглядим, как дальше будет. Борис Александрович пушки обещал привезти. Завтра наряды здесь будут.

Наряды доставили точно в назначенный срок. Кони медленно волочили сани с орудиями, а они лениво, на каждой кочке, перекатывались с одного бока на другой, выглядели устрашающе.

Пушки установили под стенами города и стали ждать распоряжения Василия Васильевича.

Вышел Василий Васильевич. Сняли пушкари шапки и кланялись в ноги, а пустые глазницы были устремлены выше склонённых голов, к самым куполам угличских соборов.

   — Сколько пушек, Прохор? — спросил великий князь.

   — Две дюжины, князь. В обозе ещё есть, а ежели эти не помогут, тогда все выставим.

   — Подведи меня к орудию, — пожелал Василий.

И, взяв князя за руку, Прохор Иванович повёл его к наряду.