– Нет. Пусти мою руку! Эй, кто там?
– Хорре! Хорре! Хорре!
– Веревка оборвалась, Нони, – скромно, но с достоинством хрипит Хорре. – Вот и концы. Эй, вы там: тише! Смеяться тут нечего. Стали меня вешать, а веревка-то и оборвалась, Нони.
– Нет, ты посмотри, Мариетт, какая у него рожа, – задыхается от смеха Хаггарт. – Ты счастлив, да? Да говори же: ты счастлив? Посмотри, Мариетт, какая у него счастливая рожа! Оборвалась веревка – это сказано сильно, это еще сильнее, чем я сказал: на веревку. Кто сказал, ты не знаешь Хорре? Но ты совсем одурел и ты ничего не знаешь – ну, не знай, не знай! Эй, дайте ему джину. Я рад, очень рад, что ты еще не совсем покончил с джином. Пей, Хорре!
– Джину.
– Ой, боцман хочет пить! Джину!
– Хаггарт! Ты помиловал его, Хаггарт?
– Это чей голос? А, это ты, Мариетт? Как странно: я не узнал твоего голоса.
– Ты помиловал его, Хаггарт?
– Ты же слыхала: веревка оборвалась.
– Нет, скажи: это ты помиловал убийцу? Я хочу слышать твой голос, Хаггарт.
– Веревка оборвалась. Кто еще разговаривает тут? Веревка оборвалась.
– Тише! – кричит Хаггарт, но в голосе его нет прежней повелительности. – Убрать их всех! Боцман, свисти всех на корабль. Время! Флерио! прикажи готовить шлюпки.
– Есть. Есть.
– Я думал сперва, что это мертвец заговорил. Но и ему бы я ответил: лежи! Веревка оборвалась.
– Не ворчи. У Хорре есть заступники и посильнее тебя.
– Клянусь.
– Нет, не хочу.
– Ты пойдешь один, Хаггарт.
– Да, я пойду один.
– Ты плакал когда-нибудь, Хаггарт?
– Нет.
– Кто же плачет теперь? Я слышу: кто-то плачет горько.
– Это неправда, это только море шумит.
– О, Хаггарт! О какой великой печали говорит этот голос?
– Молчи, Мариетт. Это море шумит.
– Уже все кончилось, Хаггарт?
– Все кончилось, Мариетт…
– Гарт! Одно только движение руки! Вот здесь против сердца… Гарт!
– Нет. Пусти меня.
– Одно только движение руки. Вот твой нож. Гарт, пощади же меня, убей своей рукою. Одно только движение руки… Гарт!
– Пусти. Отдай нож!
– Гарт! Я благословлю тебя! Одно движение руки… Гарт!
– Так нет же! Или ты не знаешь, что одному движению руки так же трудно совершиться, как солнцу сдвинуться с неба? Прощай, Мариетт!
– Ты уходишь?
– Да, ухожу. Ухожу, Мариетт – вот как это звучит.
– Я прокляну тебя, Хаггарт. Ты знаешь ли это: ведь я прокляну тебя, Хаггарт. И маленький Нони проклянет тебя, Хаггарт. Хаггарт!
– Эй, Хорре. Ты, Флерио, мой старый друг. Стань сюда, дай твою руку – о, какая крепкая рука! Ты что дергаешь меня за рукав, Хорре? – у тебя такая смешная рожа. Я так и вижу, как лопнула веревка и ты, словно мешок… Флерио, старый друг, мне хочется сказать что-нибудь смешное, но я забыл, как оно говорится. Как оно говорится, да напомни же, Флерио! Чего тебе надо, матрос?
– Нони, будь осторожен. Веревка-то оборвалась неспроста, они нарочно дали плохую веревку. Тебе изменяют! Будь осторожен, Нони. Бей их в лоб, Нони.
– Вот ты и сказал смешное. А я? Ну, слушай, Флерио, старый друг. Вот эта женщина, что стоит и смотрит… Нет, это не будет смешно!
– Помнишь, Хорре, как славно молился этот? За что он убит, он так славно молился. Но он не знал еще одной молитвы – вот этой: К тебе несу я мою великую бессмертную печаль; к тебе иду я, отец-океан!
– О, Хаггарт, милый мой Хаггарт.
– На борт! – весело кричит Хаггарт и идет не оглядываясь. |