Отец очень сожалел, что так и не побывал на Камчатке и не увидел своего дядю. С этим дядей он изредка переписывался.

Дядя этот - врач-терапевт, носит нашу же фамилию: Петров Михаил Михайлович. Он был уже стар, ровесник века, но еще работал и, видимо, был крепок.

Когда папа умер, я написала Михаилу Михайловичу. Он очень сожалел, что так никогда и не увидел своего племянника. И прислал мне денег - пятьсот рублей. Я их положила на сберегательную книжку (для Августины я их сберегала), а дяде написала, чтоб больше не присылал, так как я поступаю на завод, где всю жизнь проработал отец, учеником слесаря и скоро буду получать хорошую зарплату. Я действительно поступила работать и стала неплохим слесарем (сейчас у меня четвертый разряд).

На заводе меня приняли очень хорошо. (Многие знали меня с детства.) И мне сразу же понравилось работать. Сначала меня поставили в сеточно-электронный цех. Помню: зима, за окнами колючий снег, а в цехе тепло и уютно, мерно гудят автоматы, навивающие сетки. Когда войдешь в ритм, работать легко и приятно. Щелчок слева - ограждение движущейся части станка откидывается - машина подготовила очередное сеточное полотно. Остановилась. Снимаешь готовую полосу и опять включаешь автомат...

Потом я перешла в бригаду слесарей, стала наладчицей, как мой отец. "Непоседа",- отзывался обо мне мастер. Все уговаривал меня учиться в энергетическом техникуме при заводе, но я поступила на метеорологический. Техника меня не захватила, хотя я и работала добросовестно.

Я люблю природу, и я твердо решила увидеть океан, Камчатку. И разыскать папиного дядю, доктора Петрова. Жаль было, конечно, Августину. Она боялась остаться одна. Боялась отпустить меня на край земли, где мне "угрожали" немыслимые опасности. Сама она боялась решительно всего. Кто ее так напугал на всю жизнь?

Августина панически боялась поступить на завод или в учреждение и решила устроиться приходящей домработницей к одному престарелому писателю.

Подозревая, что и писателя она боялась, я уговаривала ее пока не работать, а чему-нибудь поучиться, например шить или художественной вышивке (она любила вышивать в свободное время). Пока я оставляла ей дядины пятьсот рублей, затем буду присылать треть своей зарплаты. Но Августина боялась и одиночества.

- За работой время быстрее пройдет до твоего приезда. Да и писателя жалко. Совсем один, больной, старый, а работает день и ночь... Уход за ним надобен. А уж вежливый такой... Все так ласково: "Августина Капитоновна, будьте добры", "пожалуйста, благодарю вас"... Боюсь я грубости, слова бранного больше всего на свете... Ты хоть часто будешь мне писать?

- Через день,- пообещала я.

Августина опять заплакала, и я, чтоб ее отвлечь, напомнила, что сейчас придет Сережа.

Августина засуетилась, заставила меня надеть мое лучшее платье шелковое зеленое, без рукавов.

- У тебя в нем глаза совсем зеленые,- сказала она и, вздохнув, добавила: - Ну чтоб тебе выйти замуж за Сережу!

- Кстати, Августина, если встретишь хорошего человека, выходи за него замуж,- посоветовала и я ей.

Она укоризненно покачала головой:

- Не ожидала от тебя. После твоего отца и смотреть мне ни на кого не хочется.

- Отца не вернешь... А ведь ты еще молода.

- Тридцать девять лет мне, Марфенька. Разве это молодость?

- Конечно! Ты бы постриглась помоднее...

- Еще чего!

За мной зашел Сережа, и мы отправились к нему домой.

Сереже двадцать два года, а выглядит самое большее на девятнадцать. Высокий, худой, бледный, черные глаза смотрят настороженно. Я гораздо крепче его - наверно, закалилась на физической работе. Я знаю, что он очень добрый, но, если принял решение, переубедить его невозможно. Жаль, что он внушил себе, что любит меня: ни к чему это ему.