– Я, мин херц, удачливый да умелый, любую службу сослужу, – откликнулся москаль. – Только что мне за ту службу будет? Какая, значитца, награда?

– Ты в Киев просился? Вот в Киев тебя и возьму, – сказал Хайло. – Ну, показывай дорогу!

Покинув развалины, они выехали на дорогу, что вела к мосту. В этот поздний час дорога была пустынной, да и вокруг царила тишина, нарушаемая лишь пением цикад и тихим звуком ступавших в пыли копыт. В будке у моста сидели стражники, целых шесть – должно быть, как говорил Алексашка, охрана была усилена. Впрочем, особого рвения стражи не проявляли, пили чай, закусывали пахлавой и на путников глянули мельком. Один высунулся из будки, спросил:

– Кая барасыс?

– Сатырга-алырга, – промолвил Алексашка, опуская в руку стражника серебро.

– Бар! – буркнул тот и вернулся к пахлаве и чаю.

Они углубились в лабиринт улочек. Слева и справа – глухие заборы, над ними – ветви деревьев, домов не видать, зато пахнет сладко, персиковым цветом.

– Что-то стража не очень бдительна, – сказал Хайло.

– Выглядывают сотню злодеев, как глашатай кричал. А нас только двое, и на разбойников мы не похожи… – Алексашка вздохнул. – Вот обратно как поедем? С иудейским священством в мешке?

– Скажешь, барана купили, – усмехнулся сотник.

– Какие ночью бараны, твоя милость? Опять же ребе этот вертеться будет и кричать…

– Не будет, – пообещал Хайло. – Но возвращаться нам лучше не по мосту, а через реку. Брод в ней есть?

– Тут, почитай, всюду брод. Речка коню по брюхо, а где глубже, там до ноздрей. Видел, местные на арбах ездят.

Сотник кивнул, пытаясь сориентироваться в темноте. Кажется, они приближались к центру города – заборы стали выше, деревья – гуще, но за ними смутно маячили контуры украшенных башнями строений, не иначе как эмирские дворцы. Слышался плеск фонтанов, а кое-где – тихая музыка и голоса; должно быть, в богатых усадьбах не всюду спали, отдавая ночь пирам и прочим удовольствиям. Алексашка завистливо вздыхал, а Хайло, раздувая ноздри, принюхивался к разным соблазнительным ароматам – пахло здесь не только цветами, но вином и шашлыком.

Дважды им встречались патрули, чье приближение было слышно издалека по нестройному топоту, лязгу оружия и болтовне. Времени хватало, чтобы укрыться в узком переулке и объехать стражей, весьма беспечных, по мнению Хайла. Город дремал вполглаза; кто не спал, тот пил и веселился, а сторожа ходили только по широким улицам и в каждую щель не совались. Будто не гуляет в степи сотня казаков-разбойников! – подумал с усмешкой сотник.

– Сюда, твоя милость. – Алексашка кивнул на неширокий проезд, тонувший в тенях. Но впереди завиднелась площадь, и Хайло, пригнувшись к шее коня, прошептал:

– Погоди, взглянуть хочу, что за диво тут построено. Был друг у меня, иудей. Про священство их рассказывал, а про симахохи – нет. Говорил, что только один храм есть у иудеев, в Иерусалиме.

– Это от хазар далече, им свои молельни нужны, – отозвался сын Меншиков и добавил: – Не будет их, куда богам нести? А не принесешь хабар, так силы у молитвы нет. Боги не утруждаются забесплатно.

Но сотник его не слушал, а, тронув бока жеребца, осторожно приблизился к площади. Перед ним возникло большое здание с высокой аркой входа и двумя высокими тонкими башнями по бокам. Ночной сумрак не позволял разглядеть роспись на стенах, окна, двери и разные украшения, но величину и благородный контур постройки Хайло оценил вполне. Перед нею стояли на страже раскидистые платаны и мерцала вода в овальном, облицованном камнем бассейне.