– Правда, будто распутничают все? – с видом напуганного страшным предположением провинциала спросил он новых приятелей. Те разом расхохотались – дескать, всяких хватает.

– А что тебе до кремлевских дьяков, друже? – неожиданно поднял глаза Степан Наруч.

Оглянувшись по сторонам, Иван ответил с достоинством:

– До книжного товару интерес имею!

– Ах, вон что. Тогда тебе лучше в обителях побывать, может, и есть у монасей-книжников что.

– Да по мне хоть что, лишь бы не с пустыми руками возвращаться.

Поддерживая беседу, Раничев не забывал следить за «госслужащими» – так он про себя обозвал дьяков с подьячими и писцами. Главный их, Терентий Писало, испив третью кружицу сыты, посматривал по сторонам все нахальнее и даже хватил за рукав пробегавшего мимо корчемного служку – спросил что-то тихонько. Служка – молодой краснощекий парень – понятливо осклабился и кивнул. Обернувшись на своих, дьяк приложил палец к губам, улыбнулся сладенько. Однако! Наверняка про девок спрашивал. Ай да дьяк! Как там его? Терентий… э-э-э…

– Терентий Писало, – подсказал купец. – Опять ужрался, к служке пристает. До молодых большой охотник.

– Так все мы охотники, – усмехнулся Раничев. – Странно было б, если бы по-другому, ведь так?

– Так, да не так, друже! – Степан Наруч махнул рукою и, понизив голос, пьяно зашептал Ивану в ухо: – Слухи ходят – Терентий не баб, парней любит, да чтоб сразу несколько его ублажали, блудника старый! Говорят, в то лето попался было в баньке – так договорился, злодей, со священником, чтоб причастия не лишили, с тех пор осторожен – пасется.

– Так он содомит?!

– Ну не пойман не вор. А слухи ходят.

Обдумав эту новость, Раничев приободрился и уже почти не вникал в купеческие беседы – все следил за дьяком. Вот тот допил сыту, попрощался со своими, отошел к печке. Иван – тут как тут. Встал рядышком, к стеночке прислонился, словно бы пьян. Услыхал, как служка шепнул на ходу:

– Сейчас никак, господине! А ближе к ночи придешь – все и сладим.

– Угу… – Раничев проводил долгим взглядом вышедшего из корчмы дьяка. – Ближе к ночи, значит…

– Бражка выходит, – принюхавшись, улыбнулся дед. – Чую!

– Да там и не только бражка. – Раничев отмахнулся. – Слышь, Ипатыч, а Иванко наш где?

– С вечерни посейчас возвернуться должны с Анфискою, я-то вот не пошел – ноги больные. Однако ж все одно – грех. – Дед мелко перекрестился на иконы.

Раничев задумчиво почесал в затылке:

– Вот что, старче, я уж тут дожидаться не буду, а Иванко, как придет, пускай что есть мочи летит на Великий посад, в корчму, что близ хором боярского сына Евсея Дормидонтова. Да шильников пущай не страшится, в обратный путь вместе пойдем, да еще и с воинами.

– С воинами?

– После расскажу, Ипатыч, некогда сейчас, побежал я!

Старик Тимофей Ипатыч молча покачал головой. Терпеть не мог всякой беготни да поспешества – вещей, доброму человеку не приличествующих.

– Здоровеньки булы, – с порога буркнул он, зорко осматривая горницу. Все свои были на месте, включая Софрония, при виде Раничева как-то виновато моргнувшего левым глазом.

– Так и не договорились сегодня, – со вздохом пояснил Авраамка. – Говорил, надо было в Симонов монастырь идти, а не в Чудов да Спасский. Ничего, может, завтрашний день удачней будет.