|
– Нет уж – в прорубь! Постой старик, не сразу. – Взяв с лавки дедов коловорот, он снова нагнулся к татю. – Знаешь, что это такое? Зенки твои выкалывать… А эвон, – Раничев кивнул на другие инструменты, используемые при изготовлении гудков и гуслей, – лучше б тебе и не знать… Ну да видно, узнаешь, когда кожу рвать будем…
Федька еще больше побледнел и затрепыхался: – Не надо, не надо, все скажу, все! – Об чем с Елизаром беседовал? Ну? Только не вздумай лгать! – Иван ткнул коловоротом в лицо лиходея. – Об тебе, батюшка, – с испугу сознался тот. – Елизару тебя умертвить наказано, кто наказал – не знаю. Иван усмехнулся: – Зато я догадываюсь. Софроний-дьяк при беседе той не присутствовал? – Кто? – Большеносый, гунявый, в скуфейке скромненькой. – Был такой, рядом, на лавке сидел. Только не говорил ничего, кивал да посмеивался. – Сколько Елизар за наши головы обещал? – Полтину! За твою голову только. Раничев горделиво выпятил грудь: – Недешево меня ценят, однако… Лукьян и воины захохотали. Иван покачал головой и рывком посадил татя на лавку. – Смотрю, забыл ты наш давнишний уговор, паря, – тихо, с угрозой в голосе, произнес он. – На Иванку наезжать начал, на деда… Что, думаешь, их защитить некому? Придется поведать кой-что о тебе Милентию-старцу… – Смилуйся, батюшка! Век буду Бога молить. – Тамбовский волк тебе батюшка! А молитв ты, я думаю, и не знаешь вовсе. Так что, в прорубь тебя, Федор, в прорубь. – Дак я ж поведал все… – Хотя… Иван вдруг задумался. Всплыла в голове его вдруг одна хитроумная комбинация, которая все никак не хотела раньше выстраиваться – не было подходящих людей, а вот теперь вроде бы… – Вот что, паря… Боярыню Руфину знаешь? – Это у которой мужа убили? – Ее. Так вот, завтра передашь ей одно письмецо… Не ей, так вознице ее, он, кажется, тезка твой. И дальше будешь действовать, как она скажет, и Боже тебя упаси… – Понял, все понял, дядько, – обрадованно закивал тать. Поднявшись с лавки, Раничев потянулся. Глянул на хлебающих вчерашние щи воинов. – Пора и домой, ребята. Воины облизали ложки, взяли стоявшие в углу копья. – Вот что, Ипатыч, – на пороге оглянулся Иван. – Стопил бы ты завтра баньку. Старик улыбнулся: – Стоплю, чего ж, коль помыться охота. – Да есть у нас, кому мыться, – хлопнув по плечу Лукьяна, хохотнул Раничев. – Разве уж только под вечер и самому попариться… На улице все так же брехали за глухими заборами псы, и сияли звезды, и бледно луна светила тусклым оранжево-желтым светом. На двор Елизара Конопата добрались без приключений, даже никого по пути и не встретили – шильники и в самом деле в Чертолье шалили реже, тем более сейчас, под утро. – И где только шлялись-то? – самолично открывая калитку, недовольно пробурчал Елизар. – Мы уж спим давненько. – Знаю я, как вы спите, – отворачиваясь, неслышно прошептал Иван… Войдя в людскую, перво-наперво разбудил Авраамку, зашептал, чтоб не услыхал похрапывавший на соседней лавке Софроний: – Латынь ведаешь ли, парень? – Латынь? – Аввраамка – длинный, сутулый, нескладный, с разлохмаченными, как сорочье гнездо, волосами – спросонья захлопал глазами. |
