|
Хованский стремительно развернулся и оказался лицом к лицу с греком, сжимавшим опасную бритву. Страшная это штука, очень опасная. В умелых руках легко отрезает носы и уши, вспарывает животы, кастрирует в два счета. Увидев, как ловко грек прочертил бритвой сверкающую дугу в воздухе, штабс-капитан стремительно ушел вниз и трофейной джагой рассек ему обе голени, — вот так-то, теперь, милый, не попрыгаешь. Между тем за спиной уже вовсю раздавались яростные крики, послышался топот бегущих ног, и дальнейшее промедление, как говорится, было смерти подобно. Кувыркнувшись вперед, Семен Ильич схватил застеленный белой скатерочкой столик, с силой швырнул в окно и, вышибив витрину, что было сил бросился бежать. Догонят — точно замочат.
«Вот так пообедал!» Сломя голову несся штабс-капитан по чужому, незнакомому городу, сбивая с ног зазевавшихся прохожих, пока не очутился наконец черт знает где — в какой-то узкой щели между высоких стен. Звуки погони стремительно приближались. Вытащив из кармана шпалер, Хованский приготовился уже подороже продать свою жизнь, как неожиданно заметил небольшой проход в каменной ограде и толкнул створку деревянных ворот. Вначале ему показалось, что он попал на обветшавший погост, с величественными платанами, древними гробницами и большой часовней. Однако из «часовни» доносилась странная, ни на что не похожая музыка, и штабс-капитан понял, что это не кладбище. За воротами тем временем послышались яростные крики преследователей, и Семен Ильич не раздумывая бросился к дверям, из-за которых раздавались удивительные звуки — флейты в сопровождении барабанов. Он очутился в круглой, устланной коврами зале, где собралось десятка два мужчин, одетых в черные халаты с широкими рукавами и высокие, чуть суживающиеся кверху желтые шапки из верблюжьей шерсти. Он, конечно, не знал, что попал в тэккэ — место проведения ритуальных церемоний таинственного ордена дервишей-мевлеви, и во все глаза уставился на развернувшееся представление. Тем временем некоторые из мужчин сбросили свое одеяние, оказавшись в коротких куртках поверх длинных белых рубах, другие же остались в черных халатах, и все вместе начали двигаться по кругу, одновременно поворачиваясь вокруг своей оси. Старики делали это медленно, молодые кружились с бешеной скоростью, словно волчки, однако штабс-капитан с изумлением заметил, что ни разу никто никого не задел, хотя у одних глаза были устремлены вниз, а у других и вовсе закрыты. В самом центре круга, не вертясь, как остальные, медленно вышагивал седобородый дервиш в черном одеянии и зеленом тюрбане, повязанном поверх шапки из верблюжьей шерсти. Он прижимал ладони к груди и держал глаза опущенными книзу и тоже ни разу не задел никого из круга, как и его никто случайно не коснулся. Дервиши, двигаясь по кругу, продолжали вертеться. Внезапно некоторые из них останавливались и медленно, с просветленным лицом, усаживались у стены, тогда другие поднимались и занимали их места в круге. Как зачарованный, не в силах сдвинуться с места, наблюдал штабс-капитан за древней церемонией, не подозревая даже, что погоня отстала и преследователи, опасаясь заходить во двор тэккэ, шумной толпой поджидают его у ворот. Наконец музыка смолкла, странная пляска завершилась, и, только теперь обратив на штабс-капитана внимание, седобородый дервиш в зеленом тюрбане медленно приблизился к нему. На мгновение он пристально вгляделся Хованскому в глаза, затем чуть заметно качнул головой и, поманив за собой, не спеша двинулся к дверям тэккэ. Словно на поводке, штабс-капитан безропотно последовал за ним. Дервиш провел его через двор и отворил потайную калитку с противоположной стороны, а в это время в голове явственно раздалось на чистейшем русском языке: «Мертвые не умирают!»
За окнами наконец опустился темный осенний вечер, и Башуров, без устали меривший шагами гостиничную клетушку, решил, что тянуть дольше не имеет смысла. |
