Соня, вся бледная в полумраке апсиды, сказала:

– Злокозненность этого ИСПаВеДиВ'а…

– Знаешь, давай не будем его имя поминать, чтобы не призвать его, не приведи Господь…

– Прости, лапуля, ты прав. Меня пугает злокозненность этой самой силы. Отчего нам все время приходится бороться с бактериями и вирусами, из которых большинство угрожает самому нашему существованию? Что, если они действуют в интересах этой силы, как ее темные, слепые орудия?

Робин взял жену под руку, почувствовал, как Соня дрожит.

– Нельзя позволять себе уверовать в этот антирелигиозный розыгрыш, даже отчасти. Давай будем бороться – и победим! Давай поможем добру. У меня вот какая мысль возникла. А что, если выставить эту мерзость на аукцион в «Сотбис»? Вот и денег хватит на ремонт колокольни.

Соня спрятала лицо на груди у Робина.

– Робин, лапонька, мне страшно. Надо бы и письмо разыскать, а то никто не поверит, что эта штука подлинная.

– Все поверят, что она подлинная, если меня загрызет свора диких псов.

Снаружи налетевшая буря уже стихала. Еще один порыв, как последний вздох, и все замерло. Идеальный покой, угрюмый, гнетущий. Будто ожидание.

– Типичная английская погода, – сказала Соня, пытаясь не падать духом.

Джереми Сампшен навел на себя лоск, чтобы отправиться в гости к двум юным дамам, которые обосновались в доме двадцать два. Он не только пригладил щеткой волосы, но и почистил старый зеленый вельветовый пиджак – и еще попрыскал себя тут и там дезодорантом «Инка» (он называл его «дезодоринка»).

Дверь открыла сладко улыбающаяся Хетти Чжоу. До чего же она бесподобно стройная, подумал Джереми. На ней были джинсы и легкий пуховый свитерок, на ногах розовые сандалии. Высокие скулы и эпикантус над темными глазами лишь добавляли ей привлекательности. Джереми только что не облизнулся.

Он не мог, правда, не задаться вопросом, что бы Хетти подумала, узнай она о его вылазках на Моулси и его деяниях под сенью дубов.

– Здравствуй, Хетти. Завтра в шесть часов у нас заседание комиссии.

– Я не забыла, – ответила она, – но все равно спасибо, Джереми, что напомнил.

– А я почти забыл. Я вот хотел спросить, не хочешь ли поужинать со мной сегодня.

– Как мило с твоей стороны. Я сейчас очень занята, устраиваюсь, сам понимаешь, но, может, зайдешь?

Он прошел внутрь, совсем близко от нее, вдыхая ее аромат. В прихожей было темно, пока Хетти не открыла дверь в гостиную. Там было совершенно пусто, лишь посреди мокрой кляксы на полу стояли ведро с водой и бутылка «Деттоля», да валялась жесткая половая щетка.

– Не знаю, почему, – сказала она, – но около трех часов у меня вдруг возникло страшное ощущение, что весь мир погряз в грязи.

Джереми озадаченно взглянул на нее:

– Как странно! На моих часах было около трех, когда мне вдруг показалось: вот‑вот случится что‑то невероятно плохое. Но, к счастью, я пошел к тебе – а это невероятно хорошо и приятно.

Хетти дразняще улыбнулась и объяснила, что в ее случае пол был уж очень грязный, вот она и решила, что надо его как следует вымыть, прежде чем класть ковер. Пошла и купила новое ведро у мистера Азиза. Джереми воззрился на нее в полном изумлении:

– Как, ты стояла на этих восхитительных коленях и сама оттирала грязь?

– Служанки у нас пока нет, а Джуди ушла гулять с Рупертом Боксбаумом, – захихикала она. – Видишь, как быстро у нас, зарубежных женщин, проходит процесс интеграции с местным населением…

– Ну, Хетти, я надеялся, что мы с тобой сможем интегрироваться сегодня вечером.