Кондуктор обернулся к своим:

- Так-то вот! А то бубните: "из интеллигенции, из интеллигенции".

- Она и из интеллигенции тоже, - уточнила Катрин. - Баркас судьбы нашей товарища Островитянской взял курс на самообразование, грести там пришлось неустанно, но упорства Людмиле было с колыбели не занимать. До университета догребла. Вы, товарищи, имейте это ввиду, поскольку новая жизнь требует новых знаний. Одними наганами мы с вами явно не управимся.

- Очень верно, - согласился кондуктор. - А вот если взять вас, товарищ Катерина...

Катрин не очень любила, когда ее брали (пусть и фигурально выражаясь) малознакомые любопытствующие граждане, поскольку врать умела так себе, а прямолинейно "посылать" братву вроде бы не за что. Общий орготдел - он на виду, организация публичная, товарищи вполне законно интересуются...

К счастью, Дан, наконец, закончил зачитывать список избранного президиума.

- Слово предоставляется независимому депутату от профсоюзов, заведующей Общим орготделом, товарищу Островитянской! - неожиданно четко сообщили динамики.

Зал ответил одобрительным ропотом - сдержанным, но дружным.

Идя к трибуне, завотделом задержалась, здороваясь с кем-то за столом президиума. В демократичном, но хорошо сидящем жакете, в красной косынке, товарищ Островитянская выглядела утомленной, но уверенной в себе. Милая женщина лет под сорок, хорошо известная и вполне понятная большинству собравшихся.

На кафедру-трибуну, унаследованную от здешних институтских лекций, но уже порядком обшарпанную в своем новом и бурном революционном бытие, завотделом заходить не стала. Оперлась об угол кафедры и глянула в зал.

Зал, белостенный, увешанный сияющими, морально устаревшими, но прекрасными "бальными" люстрами, умолк.

Этот зал, набитый вооруженными и невооруженными людьми, утопающий в табачном удушье, пахнущий казармой, близкой войной и цветами - кроме обильных красных гвоздик, развешанных по стенам, на столе президиума красовались астры и букетище-сноп внезапных огромных ромашек - весь этот зал, не столь уж большой, но и отнюдь не маленький, выглядел плацдармом неопределенного, но однозначно бурного будущего.

В будущее и смотрела женщина у трибуны.

Товарищ Островитянская, даже не пытаясь потянуть к себе микрофон, обыденно сказала:

- Ну, главную новость все уже знают? Социалистическая революция, о необходимости которой говорили мы все, свершилась!

Зал взорвался аплодисментами. Новость, уже не бывшая новостью, но объявленная именно в такой свойской, удачной и лаконичной форме, заставила всех поверить в главное - да, свершилось!

Катрин осознала, что и сама аплодирует. Вот черт его знает, почему. Просто сказано было хорошо. Без перебора пафоса. Конечно, формулировка слегка заимствованная, но раз она здесь не прозвучала, не грех и воспроизвести крылатые слова. Упрекать урожденного оборотня в нарушениях буквы копирайта немного странно.

Товарищ Островитянская повела рукой, прося тишины, и продолжила:

- Народ сказал - Вся власть Советам! И сделал! Без выстрелов, без штыковых, без ненужной и претящей нам крови обманутых солдат, казаков и офицеров. Мешали нам? Мешали! Но с нервами - с нашими, проверенными, стальными, легированными, пролетарскими нервами-тросами - никому не дано совладать! Огромное спасибо Красной гвардии, всем революционным солдатам, матросам и бронеходчикам, всем поддержавшим нас партиям и дружественным фракциям, за проявленную железную выдержку и хладнокровие! Так держать, товарищи! Мы свое гнули и будем гнуть! Да здравствует власть Советов!

Аплодисменты, переходящие в овацию и порчу паркета. Катрин малость оглохла: орали, рукоплескали, бухали о пол прикладами все без исключения. Коллеги из эсеров и меньшевиков, представители всяческих наблюдающих октябристов, кадетов и думцев, даже журналисты, не имеющие ни малейшего отношения к Красной гвардии и к дерзкому ВРК, тоже аплодировали, пусть и не так бешено.