К чернильнице в разоренный кабинет Алексей Иванович не пошел. Квартира превратилась в сущую помойку: везде грязные следы сапог, осколки стекол и стреляные гильзы. Зверски растоптанный стул. Дорвались большевички! Ну а стул-то при чем? Хозяев, угнетателей расстреливайте, а добытые "мебеля" в свои вонючие норы волоките. Жировать желаете? Грабьте, милости просим, только вещи не портите. Все еще повернется, и...

Все было не так, Алексей Иванович это знал определенно. Видимо, уже ничто не повернется назад. И не большевички здесь стул топтали, а людишки хваткие, умные, совсем иные. Кто? Бывший литератор так и не понял. Какая-то новая контрразведка? На жаловании союзничков состоят? Вряд ли, за деньги иначе работают. Немецкие агенты? Крайне малоправдоподобно. Эта отвратительная Катерина, когда о немцах говорит, едва зубами не скрежещет. Мерзейшая баба. Но к германцам у нее явно что-то личное. Могла, конечно, притворяться - лжива насквозь, навылет, до дна и более. И это ее сожаление, о котором никто ее не просил!

Алексей Иванович не мог понять, как так получилось. В мертвецкой слушал разговоры Гранта с его знакомцем, оказавшемся строго по иную сторону баррикад с таким же револьвером и такой же бомбой в руке. Как это вообще оказалось возможным? Слепо работали на германцев?

Инженерам было легче. Поговорили, выговорились, выстроили умственную, подпертую стальными балками логики, конструкцию, вскрыли места "воздействия рычага". Осознали, успокоились и начали думать о ином. Но как быть человеку тонко чувствующему, думающему о душе и смысле поступков, а не о собственно примитивности или изощренности "процесса вербовки"?! Слова-то какие гнусные, низменные. "Процедура половой близости", "период дефекации кишечника", "процесс вербовки агента". Убивать нужно за такие издевательства над русским языком.

Бывший сочинитель замычал от безысходности, потер ноющее сердце. Нет, не убили. Не расстреляли. Возможно ли издевательство изощреннее?! Он убивал, а его отпускают. "Вы кто? Террорист-академик? Ха-ха! Извольте выйти вон, пули на вас жалко".

Нет, совершенно не так. Никто не смеялся. Смотрели с изумлением, с опаской. Как на бешеную мышь. Не на крысу, мелкую, но зубастую и опасную даже при своих скромных размерах. Мышь! Погребная мышь. Мелкая тварюшка, безумный таракан-литератор, поэт-убийца. Но не расстреляли.

Он нелепо жив. Но убита Островитянская. Пуля в спину. Видимо, целился вот такой же обманутый, беззаветно-смелый стрелок. Решился, выследил, выстрелил. Газеты намекают, что убийцу растерзали на месте - власти скрывают это обстоятельство, дабы не нагнетать обстановку. Остается надеяться, что гибель обманутого героя была мгновенной. Господи, сколько же глупцов в Петербурге?!

Алексей Иванович видел заведующую Общим орготделом - приходила на допросы. Произвела впечатление. Бесспорно чрезвычайно умная, интеллигентная и тактичная дама, не пытающаяся выставлять напоказ свое, бесспорно, незаурядное образование. Красивая (никаких омерзительно пронзительных по-лягушачьи зеленых глаз!) мягкая чарующая прелесть безукоризненно воспитанной женщины. Газеты уверяют, что она не из большевиков. Дружна с их главарями, но беспартийная. Наверняка чья-то любовница, намекают на самого Троцкого, но что у них может быть общего, кроме...

Думать гадости не хотелось. Алексей Иванович заставил себя встать, сходить в кабинет и взять чернильницу. Пришлось долго чистить засохшее перо. Бывший литератор подышал на пальцы - сквозило из разбитых окон просто ужасно - плотнее закутался в испачканное пальто и вывел на новом листе бумаги "В моей смерти прошу никого не винить". Да, именно так - безразлично и лаконично будет лучше всего. Нужно лишь подписаться и постараться чтобы перо не дрогнуло.

Но нет же, так выглядит еще гнуснее! Все же не приказчик уходит из жизни. Входил в когорту лучших, знали, ценили, почитали.