|
Входил в когорту лучших, знали, ценили, почитали. Нужно как-то объясниться. Этак даже жена не поймет. И бумага слишком хороша - мелованная, дорогая. Пошлейше выглядит.
Стреляться не хотелось еще сильнее, чем выдумывать гадости об умерших женщинах. Черт знает что - как наяву вспомнился тот взгляд необыкновенных карих глаз. Ее звали Людмилой. Едва ли шапочное знакомство на допросе дает право на фамильярность, но сейчас, в эти последние минуты... Алексей Иванович посмотрел на "браунинг". Нет, это не тот боевой револьвер, крупнокалиберный, так надежно ложившийся в ладонь, так решительно и мгновенно забиравший жизни. Сейчас на столе рядом с тарелкой с остатками ветчины лежал маленький карманный вариант "бельгийца" - купленный еще до этого ада, в мирное время, на честно заработанные литературным трудом деньги. Видимо, про этот пистолетик и говорила зеленоглазая змея-мучительница. Помнился разговор дословно: "- Ладно, вы, такие непреклонны и бескомпромиссные, вели свою войну. Баб-то случайных зачем убивать? - Не убивал я никаких баб! - Может не лично вы, а ваш подельник, известный следствию как "Шамонит". Но зачем? Лишать жизни безоружную служивую девку или замордованную жизнью управляющую гостинички... - Не знаю я никаких управляющих. А солдат-девицу... Это вышло совершенно случайно. Я не ожидал, что Петр Петрович в нее вздумает стрелять. - Понятно, случайные жертвы есть роковое следствие шальных пуль и окаянных законов теории вероятности. А вы бы сами - никогда? Не поднялась бы благородная рука литератора стрельнуть в даму? - Я - никогда! - твердо ответил Алексей Иванович." И тогда мерзавка Катерина почесала меченую чертом бровь и рассказала нелепейшую историю. Якобы один литератор с домочадцами пустился в странствия в дни революционного неспокойного времени. Дорога была самая наиобыкновеннейшая, сельская, таких тысячи. Эта был, к примеру, грязный тракт Орловской губернии и вывел он упряжку к одному незнаменитому городку. Здесь уставшие путники имели несчастье встретить табунок шумных и острых на язык девиц сугубо простонародного происхождения. Оные особы, ни с того, ни с сего, подняли на смех литератора, вообразив, что он одет по-бабьи. "Не то баба, не то мужик! - заливались они, тыча пальцами в седока, обряженного в полушубок и шапку с наушниками. Столпились у оглобель, не давая проехать. Лошади остановились, литератор пришел в ярость. Выхватил браунинг, наставил на мерзких бабенций: - Отходи! - Слышишь, что говорю. Перебью!.. Бабы и девки опешили ...<sup>[64]</sup> Алексей Иванович понимал, на что намекает светловолосая змея. Город, вероятнее всего, Елец, тамошние девки такая ядовитая злоязыкая дрянь, что... Дорога от имения тоже понятна. Но не было этого и быть не могло! - Не было? Ну и слава богам, что хоть этого не было, - следовательница кивнула своим мыслям (если какие либо мысли в этой красивой и вздорной голове вообще могли иметься). К чему она рассказала эту историйку? В чем была странная необходимость столь нелепо издеваться? Алексей Иванович твердо знал что подобного случае вообще не было - в описываемое время он ехал в Петроград, уже завербованный... В смысле, уже готовый к серьезной борьбе и вовсе не с языкастыми бабами. А сейчас, глядя на пистолетик, вдруг подумалось... Но нет же, не могло такого быть! Что за бред?! "Браунинг" ждал. Смехотворное оружие, в руки противно брать. Привык к иному - действенному, скорострельному. Настоящему - когда жмешь на спуск, и чувством всесилья наполняется душа. Тридцать два патрона в магазине - это такая мощь... - Господи, я болен, - вслух молвил Алексей Иванович и потянулся к пистолету. Пальцы взяли тарелку с остатками ветчины. Нужно убрать, бросить в помойное ведро. "Великий писатель найден павшим лицом в объедки" - это уж увольте. |
