Айтел всегда вспоминает те полтора года, когда он снимал эти картины, как лучшие годы своей жизни. В ту пору, рассказывал мне Айтел, он был напористым молодым человеком, упрямым, безапелляционным и более чем уверенным в себе, на гребне своего успеха он очень всех любил, но плохо в них разбирался. Он был молод, и были люди, говорившие ему, что он гений. Конечно, все было не так просто. Эти три картины, невзирая на то что их показывали в обществах любителей кино — в колледжах, и в музеях, и в киноклубах, — невзирая на их репутацию, сохранившуюся по сей день, даже невзирая на влияние, которое они оказали на многих режиссеров, подражавших стилю Айтела, денег не принесли. И хотя Айтел подписал более выгодный контракт с другой студией — контракт с большим бюджетом и с возможностью снять более крупных звезд, — картины снимались уже не по его сценариям. Тем не менее он продолжал выпускать фильмы, которые были лучше большинства других и даже приносили доход. Однако удовлетворения не испытывал. В это время в Испании шла Гражданская война, и то, чего он не мог вложить в свои творения, Айтел находил, работая в комиссиях. Он был по-прежнему полон энтузиазма, участвовал в диспутах об Испании, выступал на митингах, помогал собирать пожертвования и постепенно терял свою первую жену. Она была несчастна и ненавидела киностолицу. Она считала, что больше не нужна ему, и это было правдой: она была ему не нужна; Айтелу хотелось иметь рядом женщину более привлекательную, более умную, более достойную его, хотелось иметь не одну женщину. В киностолице было столько женщин, которых он мог бы иметь, и Айтел стремился стать свободным.

Тем не менее он чувствовал себя виноватым перед женой. Было время, когда он нуждался в ней и они были добрыми друзьями, она столь многому его научила, и не ее вина, что он теперь знал гораздо больше. Порой он думал, что его работа испорчена не только студией, но и им самим. В том виноват их брак, говорил он себе: слишком он уютно живет и слишком скучно, дарование его не развивается. И он решил поехать в Испанию.

Он приехал на фронт как турист. И год, который там провел, был потерянным временем: не мог он снимать картину, какую хотел. «Эта война подвела черту под пятью сотнями лет», — любил он говорить. И они с женой восстановили свой брак. У него были романы, у нее были романы; они рассказывали о них друг другу, так как поклялись ничего друг от друга не скрывать. Тем не менее они ссорились. На «Сьюприм пикчерс» ему предложили большие деньги, и он сказал, что надо соглашаться, а жена сказала, что не надо; он же исходил из того, что сможет снимать картины какие хочет, лишь став на студии влиятельным лицом. Он снял две плохие картины, и на одной из них заработал кучу денег; тут его жена объявила, что хочет развестись: она нашла кого-то другого. Айтел не один год мечтал о такой возможности, однако, к своему удивлению, не захотел ее отпускать. Они в очередной, последний раз помирились, а через полгода развелись. Со временем она переехала в другой город и вышла замуж за профсоюзного деятеля, и Айтел никогда больше не видел ее. Теперь он ее почти не помнил.

Затем он женился на светской даме-актрисе. Пока они были вместе, он снимал фильмы, много фильмов, купил дом с четырнадцатью комнатами, библиотекой, винным погребом, гимнастическим залом, бассейном. При доме был гараж на четыре машины, волейбольная площадка, площадка для бадминтона и теннисный корт; террасы увивал виноград, и аллея кипарисов спускалась к океану; кроме того, там была псарня для двенадцати собак и конюшня для двух лошадей.