Он кликнул отроков, чтобы отыскали Житину. А сам, отправив посланца, принялся в беспокойстве расхаживать по избе.

Несмотря на невысокий рост и легкое сложение, мой муж был весьма хорош собой: правильные, крепкие черты лица, жесткий подбородок, дававший знать, что это мужественный человек. Высокий широкий лоб был, пожалуй, немного велик для лица, но говорил об уме, решимости и упрямстве. А широкие брови внешним концом слегка нависали над углом глаз, и от этого, когда я смотрела ему в лицо, мне казалось, будто прямо надо мной парит черный коршун на своих присогнутых крыльях. Вот только взгляд светло-серых Володиславовых глаз был не как у коршуна. В нем часто проглядывала усталость, а бывало, и досада, и грусть.

Я наблюдала за мужем, взволнованная и обрадованная: мне так редко случалось видеть родичей с материнской стороны, а с Хаконом мне к тому же предстояло встретиться впервые. Какая же я дура: пустилась бежать, вместо того чтобы толком поговорить с ним! Чего испугалась? Да разве наш Красный Всадник походил на человека, замыслившего причинить кому-то зло?

Брат моей матери! На северном языке это будет «модурбродир». Наверное, они там, в Волховце, и сейчас говорят в семье на северном языке. Детство мое прошло среди киевских нурманов, и я тоже знала их язык, хотя не воспринимала его как родной. Но сейчас это слово, сразу всплывшее в памяти, так же воскресило передо мной и образ матери в такой ясности, в какой он давно не приходил ко мне. Я даже услышала ее голос. В груди защемило, запросились горячие слезы – радости и грусти одновременно.

– Пожалуй, это удача, что ты с ним в родстве. – Муж остановился прямо передо мной и повернулся: – Будь с ним поприветливее, слышишь? А, да ты и сама рада, будто яйцо снесла! – Он махнул рукой, взъерошил свои светлые волосы, которые и без того обычно стояли дыбом над высоким лбом. – Когда он будет здесь, расспрашивай его обо всем. Ты знаешь, где он жил раньше?

– В Волховце. Потом вроде в Зорин-городке.

– А почему оттуда уехал?

– Не знаю.

– На ком он женат?

– Тоже не знаю, – я развела руками.

Володислав досадливо скривился. Ну а я чем виновата? Это ведь он не пускает меня в Киев, где я могла бы повидаться с ближними родичами и разузнать что-то о дальних! От нас до Киева было не так уж далеко, но за шесть лет замужества я побывала там только дважды. Первый раз меня отпустили туда два года назад, когда моя золовка Деляна (мы обе с ней выросли в Киеве) выходила замуж за Ингварова двоюродного брата из Ладоги, тоже Ингвара; и второй раз, минувшей осенью, когда сама киевская княгиня Эльга родила девочку – своего лишь второго ребенка, которого ожидала долгих двенадцать лет. В тот же год исполнилось двенадцать ее первенцу, княжичу Святославу. На вручение ему меча я бы тоже с радостью съездила, но туда Володислав отправился сам, без меня.

– С тобой он будет поразговорчивее, – продолжал муж. – Я хочу знать, зачем Ингорь его прислал. Конечно, так прямо он едва ли скажет, но попробуй выяснить: где он сейчас живет, где собирается жить. На ком женат, на ком думает жениться. Судя по виду, он человек гордый, а такие любят поговорить о себе. Намекни, как рада будешь, если твой близкий родич поселится возле нас. И смотри, как он это примет. Я тоже буду смотреть.

– Но почему ты думаешь, что он должен поселиться возле нас?

– Если бы все твои родичи были так же глупы, как ты, то я спал бы спокойно, – сказал мой муж с видом такой утомленной мудрости, будто ему было пятьдесят лет, а не двадцать (мы с ним ровесники). – Но тут и чадо пятилетнее поймет: Ингвар надумал посадить нам на шею этого рыжего! Свенельд стар, не сегодня завтра на дрова приляжет.