Я зябко обхватила себя за плечи, будто муж не речь передо мной говорил, а лил на меня холодную воду. Как я не любила обо всем этом вспоминать! Каждый из нас славен по роду своему. А что делать с такими, как я? Брат моей матери отнял власть над Русской землей у моего отца, и мой дед по отцу, Предслав Святополкович, не пережил этой свары. Моя мать умерла в изгнании всего через год после этого. Но Ингвар, Эльга и их сын Святослав – по-прежнему моя ближайшая родня.

Но и это не все. Мой прадед, Олег Вещий, немало воевал с Деревлянью, а после него – и мой отец, и Ингвар тоже. Заключая мир, отцы обручили меня и Володислава, еще трехлетних детей. Его отец, князь Доброгнев, тогда уже погиб в сражении. Из четырех братьев Доброгнева в живых оставался лишь самый младший, Маломир. Но мой отец настоял, чтобы наследником Доброгнева стал не брат Маломир, а сын – Володислав. Таким образом, новым князем древлян становился зять киевского князя.

Нашу свадьбу справили перед заключением договора с ромеями: тогда мир был обеим сторонам выгоднее ссор. Нам с Володиславом было по четырнадцать лет, и мы оба хорошо знали, почему «не хочу» и почему «так надо». Для нас обоих этот брак был как вылазка во вражеский стан. В четырнадцать лет я стала княгиней обширной и многолюдной Деревляни, но свекровь и тетка Гвездана – жена Маломира – следили за каждым моим шагом. Две бабки ели меня поедом, ненавидя во мне весь «род русский». И выдержала я только потому, что во мне и правда была кровь Олега Вещего и Ульва волховецкого.

И вот родились мои дети – Добрыня и Малуша, о которых Володислав мне сейчас говорит. Потом, конечно, будут еще. И они унаследуют не только мои родовые раздоры, но и те, что много поколений ведутся между полянскими русами и Деревлянью. Как они будут жить с этим грузом? Бывает, мысли об этом наваливаются по ночам, когда не спится, и порой мне кажется, лучше бы им и не родиться… Дети старинных родов вступают в брак, чтобы примирить противоречия и уладить свары. Но с каждым поколением эти раздоры лишь углубляются, из внешнего мира входя в нас, в нашу кровь, забираясь острым железом под кожу… Так холодно думать об этом!

Я даже не в обиде за то, что Володислав меня не любит. Да и как он мог бы любить женщину, которая в ближайшем родстве с его давними врагами, чьи деды были такими же кровными врагами его дедов?! А сердце болит за детей. Ведь они уже тем, что появились на свет, стали врагами всех своих родичей с обеих сторон. Какая судьба их ждет?

О Рожаницы, спрядите нить моим детям помягче и поровнее – ну хоть немного…

Всякий раз, оказавшись возле этих людей, Логи-Хакон ловил на себе пристальные, испытывающие взгляды. Причем старшие отроки смотрели более дружелюбно, в то время как во взглядах молодых светилось неприкрытое соперничество. Если кому-то из них случалось оказаться у Логи-Хакона на дороге, они отходили в самый последний миг, будто только теперь его заметили. В чем дело? Чем он им помешал? Может, считают его соперником Свенгельда, которого прислал Ингвар, чтобы отнять все здешние выгоды? Или сам Свенгельд и правда задумал измену?

В начале тропы гостей встретил Житина и повел вверх по склону. Святилище занимало соседнюю вершину близ той, на которой стоял Коростень: обнесенный стеной и валом городец, довольно тесный, был густо застроен, в то время как Святую гору окружал лишь неглубокий ров, где на дне горели костры, а с внутренней стороны вдоль него выстроились длинные избы-обчины.