– Чернигость! Где воевода? – слышался голос Мистины. – Орлы, где ваш старик?

Рауд и Мысливец привели двоих связанных бесов и толкнули на песок возле Ингвара.

– Это что? – Ингвар в изумлении воззрился на пленников.

В это время его окликнули и даже прикоснулись к плечу: обернувшись, он увидел Ратияра, из числа телохранителей Мистины.

– Свенельдич зовет. Чернига убитый, – шепотом добавил Ратияр.

– Ой, ё… – забыв о пленниках, Ингвар пошел за оружником.

Мистину он нашел у шатра: тот стоял на коленях возле лежащего тела. К старику склонились еще двое.

– А ну пусти! – окликнул Ингвар.

Черниговцы расступились. Старый воевода лежал вытянувшись; аланская шапка валялась возле седой головы, на белом полотне сорочки резко багровело большое неровное пятно, открытые глаза спокойно смотрели в небо.

– Он был уже… – его оружник, хазарин Контеяр, показал вынутую из груди старика стрелу. – Умер уже, я тогда вынул… Я проверил…

– Йотуна мать… – пробормотал Ингвар, едва веря глазам и силясь уложить в голове это внезапное несчастье.

По сути, поход еще не начался по-настоящему, а он уже потерял одного из старших воевод. Вождя крупнейшей дружины, кроме собственной, главу знатнейшего воинского рода Русской земли. Воевод у Ингвара сейчас было с полсотни, но среди них Чернигость деснянский превосходил всех и возрастом, и опытом. При Вещем он не раз ходил в заморские походы, и он единственный из нынешних воевод был в Олеговом походе на Царьград. Второй раз не судьба была увидеть каменные стены над Судом…

– Пойдем! – Мистина легонько хлопнул князя по плечу и встал. – Разберемся, что это за бесы были.

– Уж я этих бесов сейчас…

– Шестеро живы! – доложил Гримкель Секира, когда оба вождя вышли к большому костру. – И с два десятка убитых.

– Сколько-то утекли еще! – добавил Забой. – Я видел: шасть в темноту – и пропал!

– Чего же ты глядел-то? – попрекнул кто-то.

Мистина отошел, раздавая приказания своим людям: Скудота с десятком прыгнул в лодью и погреб вверх по Дунаю, Хвалина – вниз, к морю, Альв собрал еще троих десятских и показывал в разные стороны – рассылал проверить, не идут ли в поддержку «бесам» другие болгарские дружины. Мистина вернулся к князю. Сохраняя внешнее спокойствие, он охотно сам себе надавал бы по шее. Холодел при мысли, что русы прохлопали приближение вражеского отряда – а ведь каждый стан был окружен дозорными! Их обманули, без огней подойдя с воды, в то время как русы по очень старой, идущей еще от викингов привычке охраняли стан и корабли только со стороны суши. Уж слишком привыкли сами приходить смертью с воды и не учли, что в этих приморских, низких, заболоченных краях море и русло Дуная были почти единственной дорогой – оттуда и следовало ждать нападения.

Мысленно благодаря богов за милость к дуракам, Мистина давал себе страшные клятвы этот опыт запомнить. Хоть бы отец не узнал – уж он-то такой глупости не сделал бы.

Тем временем двое гридей подняли «беса», со связанными руками сидевшего на песке. При свете огня стало видно, что лицо его вполне человеческое, только густо вымазано чем-то черным. Жутковато блестели белки глаз.

Вдруг он щелкнул зубами, будто пытался укусить Рауда; тот от неожиданности вздрогнул, едва не отшатнулся, но овладел собой и в досаде врезал бесу кулаком в лицо. Тот отлетел на Ярогостя, а Рауд поднял кулак, потер его пальцем.

– Сажа, что ли?

– Ты кто такой шустрый? – спросил Ингвар у беса.