– Навались, парни! – привычно крикнул Мистина, обернувшись и сверху вниз глядя на усердно напрягаемые плечи, на запрокинутые к нему лица, – то бледные, то чересчур красные, – полные усилия, смятения, надежды. – Надо, паробки, надо!

Привычные восклицания, привычные распоряжения, отдаваемые привычным голосом и почти спокойно, унимали смятение и помогали сосредоточиться на деле.

– Они отстают! – кричал Мистина, с восторгом видя, что пространство воды между ними и хеландиями расширяется. – Ползут, как жабы брюхатые! Навались!

А водная гладь вокруг распахнулась так широко, что Мистина уже смутно видел по сторонам и впереди другие русские лодьи. Но не сразу сообразил, что это значит: войско вернулось в северную часть пролива, Боспор Фракийский открывал пасть своего устья, готовый исторгнуть пришельцев назад в Греческое море.

На хеландии тоже поняли, что добыча ускользает, и усилили ход. Гребцы на лодьях выбивались из сил. Мистина прыгнул на скамью, откуда свалился раненый, схватил освободившееся весло и принялся грести, вкладывая всю силу своей широкой крепкой спины.

– Хей! Хей! – звучал над головой хриплый голос Альва, и Мистина заодно с прочими подчинялся этому голосу, как нити путеводного кубка из славянских сказаний.

Сейчас и ему было легче не думать, а лишь налегать на весло, стремясь увести себя и других как можно дальше от огненосной смерти. Он потерял из виду Фасти, увозившего Ингвара – хеландии оказались между ними. Лишь мельком он видел позади еще одну или две свои лодьи, почти не глядел на преследователя. Жизнь сосредоточилась в весле и в досках днища у него перед глазами.

В задний штевень, в борта, в мачту с треском били стрелы. То и дело взлетали крики раненых.

На носу хеландии блеснуло пламя.

– Альв, пригнись! – рявкнул Мистина, прыгнул вперед, сорвал кормчего с места и вместе с ним рухнул на днище.

У них над головами взлетел дружный крик полсотни голосов: сидя к хеландии лицом, все гребцы ясно видели, как с носа греческого судна сорвалась молния и полетела им вслед. Большинство упали лицом вниз, бросая весла. Лишь немногие подавили животный страх и животное же стремление спрятать голову, помня: если перестать грести, хеландия достанет их куда быстрее.

Но было далековато: оба судна разделяло больше тридцати шагов. Лишь самый кончик пламенной струи забрызгал штевень. Загорелось несколько щитов.

– Щиты за борт! – крикнул Мистина, вскочив.

– Мисти, ты горишь! – завопил Альв, еще лежа на днище и лишь вскинув голову. – Греби, вашу мать! – рявкнул он на оружников.

Оглянулся, вскочил и схватился за руль.

Горела дорожка на воде позади кормы. Пылающий яд плыл широкими пятнами, стремясь догнать лодью, оттуда несло дым.

Спине вдруг стало очень жарко, будто там взошло солнце. И этот жар стремительно усиливался: вот-вот станет нестерпимым. Прикрыв Альва, Мистина получил на спину несколько огненных брызг, и теперь они горели на чешуйках панциря, будто дымные язвы. Но даже раньше, чем он успел скинуть шлем и вынуть скрамасакс, чтобы разрезать ремни, Ратияр прыгнул к нему, схватил чей-то плащ из-под скамьи и резким движением стер с железных пластин горящую смесь заодно с пламенем, а потом швырнул плащ в воду.

– Все!

Гребцы снова налегли на весла.

Мистина схватил свое весло. Спину еще пекло, но терпимо. Вскинул голову: хеландия быстро отдалялась, потому что стояла. Оглянулся – вокруг расстилалось море, гористые зеленые берега с господствующей над Иероном горой остались позади и уходили все дальше. Над горой висело белое нежное облачко на яркой синеве, будто насмешка равнодушного неба.

В море налетел ветер; повинуясь ему, лодьи повернули на восток.