И у нее были основания надеяться, что неприятный исход ее минует. Еще осенью Альдин-Ингвар прислал в Киев гонцов с подробным рассказом, как он пытался посвататься и чем все кончилось. Киевляне знали, что дочь Сверкера исчезла и ожидания найти ее в доме Зоряна не оправдались. Удалось ли Альдин-Ингвару с тех пор выяснить что-то еще, его киевские родичи не знали.

Но Ингвар не собирался сидеть сложа руки и ждать, пока ему, как в сказании, младший брат высватает невесту. Был замысел справить Коляду в Становище, а оттуда отправиться к Сверкеру в Свинческ для переговоров.

– Мы спросим: где твоя дочь? – объяснял Ингвар дружине свой замысел. – Сверкер скажет: не знаю! А мы скажем: да не может быть! Чтобы родной отец да не знал, где дочь, не искал? Видать, прячешь от нас! Ну, и дальше само собой…

– Даже если та девушка не нашлась, – говорила Эльга, в душе надеясь, что так оно и есть, – у Сверкера же две дочери! Есть еще одна, маленькая девочка. Мы посватаем ее за Святшу. Если он откажет… вы знаете, что дальше. А если согласится, потребуем, чтобы она прямо сейчас была нам отдана и уехала с нами. Ведь Межибой деревлянский сразу после обручения отослал дочь в Киев! И тогда Сверкер все-таки откажется! Дальше вы опять знаете…

Она ничуть не боялась того, что ей придется, вероятно, стать свидетельницей битвы. Ингвар и дружина правы: нельзя вечно ходить по «Калинову мосту» между чужими землями, постоянно рискуя стать жертвой нападения. Память Олега Вещего требовала продолжать его дело: расширять пределы Русской земли. И кому было понимать это лучше, чем его прямой наследнице?

– Давно тебе говорю: надо здесь челядь посадить, пусть живут. Хоть дорогу расчистят и печи протопят заранее! – сердито твердил Ингвар кому-то сзади, Острогляду или братьям Гордизоровичам.

Вместо ответа до Эльги долетело неразборчивое бурчание.

– Ну и что – пропадут? – рычал замерзший, голодный и злой Ингвар. – Других посадим. Чего им пропасть, за таким-то тыном?

– Не позволит Огневит. Пока пустое Становище стоит – он еще терпит, а будут люди – сожжет и Становище, и прямо с людьми. Опять на пепелище другой год приедем. И ищи виноватого…

Но вот двери отворились, заслонки отодвинулись, наружу повалил дым. Отроки кормили лошадей, варили кашу для дружины. Первое время сидели в кожухах и шапках, привычно кашляя, но к ночи срубы прогрелись, можно было скинуть наконец тяжелые зимние одежды и отогреть уставшие от постоянного холода руки и ноги.

Укладываясь спать на помосте между Ростиславой и ее младшей дочерью Прибыславой, Эльга чувствовала себя почти дома. Долгий путь в холодную пору и закалил, и измотал женщин: вытянувшись под лисьим кожухом, боярыня Ростислава аж застонала от удовольствия. Это была уже не молодая женщина, без малого сорока лет. Она приходилась младшей сестрой прежнему киевскому князю, Олегу Моровлянину, и через него дальней родственницей Эльге. Олег десять лет назад уехал в Моравию, надеясь добыть стол своих предков по отцу, но киевскую семью его сестры Эльга по-прежнему держала в милости. У Олега-младшего осталось на Руси немало могущественной родни, и Эльга приложила немало усилий, чтобы сохранить дружбу с этими людьми. Вслед за Олегом Вещим, она хорошо понимала то, чего не понимали многие варяжские князья: власть не может быть прочной и приносить славу, если не пустить корни в эту землю, не стать своим для ее жителей. На места выбывающих северян в дружину набирали местных уроженцев, глядя не на знатность рода, а только на преданность.