Ингвар тоже подошел и махнул рукой кметям, чтобы дали огня. При свете он разглядел, что одна из стоящих над телом Сверкера постарше, вторая еще совсем молодая. Эта наклонилась, присела в истоптанный, пропитанный кровью снег, осмотрела тело, проверяя, в самом ли деле князь мертв. На обеих были уборы замужних женщин, и Ингвар не мог понять, которая из них жена Сверкера. Может, обе?

– Кто из вас княгиня?

– Это я, – сказала та, что постарше. – Я Гостислава, Ведомилова дочь.

– А это?

– Это моя дочь Ведомила.

– Разве она замужем?

Ингвар еще не остыл от битвы, и у него вылетел из головы рассказ о путешествии Сверкеровой дочери в Закрадье.

– Подойди сюда! – окликнул он.

Ведома выпрямилась и подошла. От потрясения у нее дрожали руки; тянуло зарыдать, заплакать, закричать, но все чувства будто придавило камнем, она с трудом шла. В сердце своем она могла винить отца, но перед его убийцей надлежало сохранять твердость.

Когда она приблизилась к телу, ей сразу стало ясно, что искать в нем признаки жизни бесполезно. Огромность этой новости мешала ее сразу осознать, но первой пришла мысль: вот оно и настигло его – наказание. Чуры отвернулись от Сверкера, гневаясь за кощунство. Он хотел обмануть судьбу, прикрываясь волей богов, но когда эта воля была ему явлена, он грубо нарушил ее. Он объявил свою живую дочь умершей, он осквернил могилу собственной матери и поплатился за это. Ведома невольно оглянулась, уверенная, что кроме них с Гостиславой где-то рядом должна быть и третья норна – старуха.

Но никого не увидела. Наверное, старая Рагнора так сильно гневалась на сына, что даже не вышла к порогу того света его встретить…

Ингвар сделал знак кметю, чтобы факел поднесли поближе. Ему хотелось рассмотреть ту, о которой было столько разговоров, – невесту, за которой можно было получить в приданое землю смолян, перекресток торговых путей. Девушку, к которой сватался Альдин-Ингвар и он сам. За попытку получить которую сложили головы Зорян, Велеглас, юный Владивой…

Казалось, такая дева должна сиять в ночи: звезда во лбу, на затылке месяц. Но сквозь снег и тьму разглядеть ничего не удавалось. Кроме того, что на ее голове был скрывающий волосы белый повой замужней женщины.

– Ты позволишь нам взять тело моего отца? – сдерживая дрожь, спросила она.

– Куда вы его денете?

– Вон там наша баня.

– Забирайте. И, это! – Он поймал за руку Ведому, которая уже хотела отойти. – Где моей жене поместиться? Сейчас ее привезут.

Ведома огляделась. Все избы городца были разгромлены беженцами, которые теснились там, пытаясь спрятаться. Не исключая и избы Рагноры: народ в ужасе просто не сообразил, что это за дом. Киевские клинки были куда страшнее призраков прошлого.

Гостислава встала на колени возле тела мужа и сняла с него шлем. Она едва соображала, что делает, вокруг нее гудело ощущение пустоты. Когда-то она почти так же стояла над телом своего отца, убитого Сверкером. Теперь он и сам нашел свой конец, столкнувшись с другим охотником за ту же самую награду – более сильным. И в последний ли раз? В эти мгновения она будто видела цепь уходящих в обе стороны поколений – в прошлое и в будущее. Везде лилась кровь, везде власть над этим столь выгодным местом передавалась через мертвую голову. Этому не будет конца. С этой тропы не сойти. Сколько бы ни привелось ей возродиться в своих потомках, на тысячу лет вперед ее дом вновь и вновь будут разорять и сжигать.

Гостислава не слишком-то любила отца, против их общего желания выдавшего ее за варяга Сверкера.