Потом она вдруг полетела – упала на снег, поехала куда-то вниз, и стало жутко – будто внизу прорубь. Она лихорадочно попыталась выпутаться из ткани, но тут ее снова схватили, сжали, подняли и понесли.

Как же так? Эльга продолжала биться, ждала, что вот-вот раздастся шум борьбы и ее вырвут из этих рук – но ничего такого не происходило, ее все несли и несли. А снег засыпал следы на берегу…

Из оставшихся троих никто ничего не видел и не слышал никакого шума. Было очевидно, что унесли княгиню по реке, ниже берега, потому что миновать избу и костер похитители никак бы не смогли.

Киевские кмети, держа в одной руке факел, а в другой меч, разбежались по берегам Днепра в обе стороны, сновали вокруг городца, осматривали каждый клочок земли. Но между Днепром и городцом лежала широкая полоса пожарища, уже спрятанная под снежное покрывало, а в самом городце еще сидела толпа пленных. Прочее же пространство берега было пусто – снег да и все.

Впрочем, Ингвар быстро сообразил, что виной всему местные. Отправив часть кметей обыскивать избы поселения, лежащие дальше от пристани, он велел найти и привести к нему Лютояра. Тот со своими пятью вилькаями участвовал в битве за Свинческ и должен был быть где-то под рукой. Но тот лишь вытаращил глаза и стал клясться, что не виновен в исчезновении княгини.

– Ступай ищи ее, йотуна мать! – яростно орал Ингвар. – Если моя жена пропадет, я здесь пустое место сделаю! Править тебе будет негде, никого в живых не оставлю!

Лютояр ушел. И едва косматые спины его соратников растворились в пелене снегопада, Ингвар пожалел, что дал им уйти. Если всему виной местные, то их князя стоило держать при себе – как заложника.

Он уж хотел было приказать вернуть Лютояра, но Ивор его отговорил.

– Никогда так не бывает, чтобы все хотели одного, – сказал старый воевода. – Сколько живу, всяк в свою сторону тянет. А когда война или еще какая свара – особенно. У них, у местных, тут свои свары. Если Станибор правда не виноват, лучше него никто не придумает, где пропажу искать.

Вслед за вилькаями Ингвар вышел за ворота Свинческа. Разбитые в щепки створки валялись перед проемом, а сам проем напоминал беззубый рот старика. «Порок» под своей тесовой крышей еще стоял на дороге: будто чудовище заснуло, не добравшись до своей цели чуть-чуть. Даже сквозь снежное покрывало ощущался запах гари предградья. За спиной у Ингвара валялись мертвецы. Киевских уже подобрали и сложили в стороне, а о местных пока некому было позаботиться, кроме Марены. Снег все падал, и уже не видно было, где лежит закоченевшее тело, а где просто куча обломков.

Плащ не спасал от холода: руки и ноги закоченели в неподвижности. Из носу текло, но вытереть было нельзя, и Эльга делала маленькие вдохи через рот. Занятая всем этим, она почти не думала, кто ее захватил и куда везет. Она привыкла к тому, что представляет собой большую ценность, которой никто не посмеет причинить вреда, и чувствовала больше возмущение, чем страх. А еще досаду, что не успела узнать, чем кончилась битва – да и кончилась ли. В мыслях мелькали разные слова, которыми Ингвар, Мистина, Ивор и прочие им подобные обозначают такие вот внезапные осложнения. И всем им матерью, конечно же, была та самая йотуна мать…

Иногда ей казалось, что она различает голоса, но не могла определить, много ли людей рядом. Ее все везли.

То ли она от духоты на время потеряла сознание, то ли просто задремала, но последнюю часть пути не заметила и очнулась от ощущения, что ее поднимают и несут.

А потом ее куда-то положили, веревки ослабли, и с нее наконец-то сняли этот йотунов плащ! Эльга торопливо втянула воздух, закашлялась, схватилась за голову… руки и ноги были как чужие и едва слушались.