Князь Воислав безропотно последовал в ссылку, а через три дня после его отплытия из Киева к Олегу примчался встревоженный воевода Ставко, бывший дружинник конунга Олега, сумевший благодаря собственной отваге, решительности и распорядительности стать воеводой русов.

– Прошу тебя, мой конунг, сними опалу с князя Воислава. Он всегда помогал нам, он верный друг, его не в чем упрекнуть. Славянские вожди очень обеспокоены твоим решением, вече шумят…

– Замолчи, воевода!

– Не могу, мой конунг, уж не гневайся. Я – славянин, нас много, и если завтра…

– Ты дал мне клятву, Ставко. С каких это пор славяне начали забывать свои клятвы военным вождям?

Ставко молча отстегнул меч, положил его перед собою и встал на колено.

– Прошу о милости, мой конунг. Сними с меня эту клятву.

– Ты должен изложить причину.

– Я уже изложил ее. Она проста: я родился славянином и умру славянином.

Олег долго молчал, ожидая, когда уляжется яростный приступ гнева. Слишком многим он был обязан своему лучшему дружиннику, а своих долгов конунг русов не забывал никогда.

– Я слишком многим обязан тебе и только поэтому прощаю твою дерзость, – наконец сухо сказал он. – И не вижу причин отменять твою добровольную клятву. Поедешь наместником в Псков, я больше не желаю тебя видеть.

Ставко уехал в Псков, дружинники великого князя продолжали ворчать, и Зигбьерн предложил поход на хазар. Из-за их постоянных набегов левобережные славянские племена по-прежнему вынуждены были платить им дань, правда, весьма необременительную. А такой поход не просто освобождал их от этой дани, но и в известной мере сглаживал последствия отстранения князя Воислава от должности правителя Смоленска.

И Олег волей-неволей согласился с доводами Ставко. Однако этот разговор не только не развеял его сомнений относительно славянских племен, но, наоборот, насторожил. Славянские вожди постоянно призывали свои племена к неподчинению, а то и к открытой борьбе с захватчиками-русами. Жрецы и кудесники убеждали в святости этой, угодной богам, борьбы, и Олег понимал, что стоит славянам объединиться, как их огромная армия, вооруженная топорами да рогатинами, погонит вон одетые в добрую броню, но, увы, немногочисленные дружины русов. В этом он видел угрозу для всего народа русов, загнанного некогда в болота Приильменья и наконец-то получившего небывалую возможность жить в прекрасных землях Киева.

Однако Олег отлично понимал, что без преданного славянского окружения ему не удержать власти. И стал смело выдвигать отважных славянских дружинников на командные посты в дружинах, щедро жалуя им боярство.

– Пусть входит.

Вошел муж его воспитанницы, поклонился и остался у порога, ожидая повелений конунга.

– Что-нибудь случилось, боярин?

– Слава богам, нет, но Неждана и я ждем тебя в удобное для тебя время, конунг.

– У меня нет времени. Растолкуй это Неждане.

– Нет времени, чтобы выпить кубок добрых пожеланий? – улыбнулся Сигурд.

Олег впервые оторвался от свитков.

– Говори прямо. А то не приду.

– Есть известия, которые может сообщить только женщина.