К Третьякову Шумов пришел с известной робостью, ибо не знал, как тот отнесется к внезапно возникшему предложению. Впрочем, внезапного ничего не было. Было лишь сильное чувство, некогда прочно привязавшее его к Максиму Пряхину, ладному, чуть горбоносому, что придавало лихости, парню, что когда-то за него, подростка-гимназистика, на улице вступился, потому что выше всего справедливость ставил.

— С чем пришел? — спросил Третьяков. — Чай пить будешь?

— Спасибо, нет.

— Экий ты… Чай не любишь. Ну ладно, мне больше будет. Давай говори.

— Не знаю, как вы отнесетесь…

— Да ты робеешь, что ли?

Шумов разозлился на себя и сказал твердо:

— Я предлагаю включить в цепочку Пряхина.

Третьяков задумчиво постучал пальцем по стакану.

— Смелое предложение.

— Отклоняете?

— Еще ничего не слышал, кроме фамилии. Говори.

— Начать можно вроде бы случайно…

— Ну, с ним не схитришь. Не тот человек.

— Я его хорошо знаю. Ему ни приказывать, ни упрашивать… Ему нужно дать возможность самому решить.

— Хорошо. Встретились. Дальше что?

— Говорю: «Хоть и ушел ты, Максим, хочу по старой дружбе услугу оказать. Сестра твоя близка к темным и опасным людям. Как бы они ее под удар не подставили». Он не верит. Тогда я: «Если хочешь, можешь проверить». И говорю о рейсе.

Третьяков слушал непроницаемо.

Шумов изложил детали.

Третьяков помешал в стакане давно растаявшие сахарные крошки.

— Не нравится? — спросил Шумов.

— Разберемся. Первое возражение. Заход очень дальний. Представь свою цепочку — Пряхин, сестра, офицерчик этот, может, еще кто… Ненадежно. Долго до Техника добираться.

Шумов молча признал, что долго.

— Если сестра никакого отношения к банде не имеет, тогда как? Это второе.

— Такую возможность я учел. Все равно передаст, чтобы узнать правду.

Третьяков посмотрел на него внимательно.

— Ладно. К сестре потом вернемся, если только они не разошлись совсем.

— Третье?

— Пусть так.

— Уверен, что не разошлись. Установил, она бывает в доме Муравьевых. Потому и подозрительна эта брачная история.

— Четвертое. Сам твой друг. Я его мельком на кладбище повстречал.

— Говорили с ним?

— Перекинулись парой слов.

— Враждебно настроен?

— Не забегай. В себе он не разобрался и напороть любую горячку может. Понимаешь? Он сейчас сам себя не знает. Это опасно. А разговор ваш скорее всего сложится так… Не возражаешь, если я продолжу?

Шумов пожал плечами.

— Ты ему о рейсе, о деньгах. А он в ответ резонно: «Что же ты, дорогой, очки мне втирать пришел? Сестру пожалел? Нет, брат, ты пришел свое дело делать и хочешь меня использовать. А я вам не товарищ больше. Так что иди ты… со своей методикой. Как повелись вы с буржуями, так и запахло от вас хитростями буржуйскими!»

И Шумов ясно услыхал эту фразу, повторенную с интонациями и голосом Максима. Да, такого от него ожидать можно. Третьяков характер уловил безошибочно.

— Потому на сегодняшний день я против. Пряхину устояться надо. Тогда ясно будет, во что его бузотерство вылилось и можно ли доверять ему. А сейчас ты, прости, по-интеллигентски к нему подходишь, по-книжному.

— Может быть.