«Будет засада, будет бой, будет смерть».

И еще он подумал:

«Пусть это будет моей маленькой услугой нелюбимому мной человечеству».

Он был доволен.

«Корабль продолжает путь, очищаясь от ракушек».

На самом деле корабль уже дал течь.

Впрочем, Шумов сказал бы не «течь», а «пробоину».

* * *

Он докладывал Третьякову не без гордости.

— Прежде всего, Иван Митрофанович, вот документ, исполненный моей рукой.

И Шумов положил на стол лист бумаги.

Если бы рядом лежал другой лист, который в свое время Софи вручила Технику, а тот позже предъявил Волкову, Третьякову в глаза прежде всего бросилось бы полнейшее совпадение изображенного. Но другого листа не было, и Третьяков сказал коротко:

— Поясняй.

— Это планы подвала и связь его с булочной.

— Подземная?

— Так точно. Вот во дворе канализационный колодец. — Он коснулся пальцем маленького кружка на плане, обозначавшего люк во дворе банка. — Отсюда до булочной меньше тридцати метров.

— Под землей?

— По поверхности. А под землей двенадцать.

— Как так?

Шумов засмеялся.

— А крокодил? От головы до хвоста три аршина, а от хвоста до головы?

— Запомнил?

— Как видите.

— Ну, с крокодилом понятно. А у тебя что за арифметика?

— Полпути тут занимает готовый ход, камнем выложенный коллектор, по которому воду из источника подавали в город до сооружения водопровода.

— Да разве он сохранился?

— Частично — да. И может быть использован.

— Ну, хорошо. Через подкоп в коллектор, оттуда через люк во двор. А дальше-то куда?

Третьяков знал, что двор банка был построен для хозяйственных нужд. Хода в подвалы отсюда не было. Кроме того, он был обнесен высокой оградой и находился под наблюдением охраны.

— Это же не двор, а мышеловка. Какой толк туда пробираться?

— Вообще — да. Но сейчас дело другое.

И Шумов начал в деталях рассказывать, как сейчас, когда в банке заменяют частично водопроводную сеть, можно проникнуть из люка в подвал.

— Я там все излазил. Выпачкался, как трубочист. Так что поверьте, этот Волков им все расчертил правильно.

— Ну а полезет-то кто?

— До самого последнего времени дом принадлежал вдове булочника.

— Значит, старушка полезет. Не надорвется?

Третьяков шутил, потому что чувствовал: Шумов свою работу сделал.

— Нету уже старушки, Иван Митрофанович.

— Преставилась?

— Жива. Дом продала.

— Здорово.

— И как вы думаете, кому?

— Зачем мне думать, раз ты знаешь.

— Молодожены приобрели.

— Неужели они?

— Они самые.

— Муравьев и сестра милосердия?

— Так точно.

— И расписаться успели?

— Все по закону.

— Ничего себе медовый месяц.

— Какой там медовый месяц! Молодожены — ширма. Орудует-то Техник.

— Вот и сомкнулись.

— А может быть, кто кого обманет?

— Выясним. Возьмем, с поличным и выясним.

— Когда?

— После рейса пароходного.

— Это хорошо.

— Одобряешь?

— Прошу меня в этот рейс послать.