— Значит, вы партизан?

— Ни в коем случае! Партизан — это один из партии, я не хочу быть ни в какой партии — ни в политической, ни в партии ссыльно-каторжных. Я сам по себе. Я — налет. Вихрь, поражающий на лету. И я самолюбив. Меня отталкивает уничижительный суффикс «чик». Нет, Сонечка, я не налетчик, я — налет. Вы чувствуете разницу? Я убедил вас?

— Вполне. Ваши лингвистические изыскания производят впечатление. Для будущего лавочника вы весьма образованны. Но читаете ли вы газеты?

— Газеты? — удивился Техник.

— Да. Эти серые листки, которые ежедневно обещают вам неизбежную революционную кару?

— Еще бы! Я даже делаю из них вырезки.

— Коллекционируете сообщения о смертных приговорах?

— Вы почти не ошиблись.

Техник вытащил из внутреннего кармана френча бумажник и извлек из него клочок плохой газетной бумаги.

— Вот, например. Прошу ознакомиться.

Софи прочитала:

«Приказ по городской милиции № 71.

Кровью лучших своих товарищей милиция запечатлела свою преданность рабоче-крестьянской власти. Около двухсот работников милиции погибли на боевом посту в борьбе с наймитами капитала.

С целью увековечения имен погибших и погибающих работников милиции учредить „Книгу памяти погибших работников милиции“.

Ныне в этом скорбном списке сто восемьдесят шесть фамилий».

— Каково сказано — «погибших и погибающих», — повторила Софи, и глаза ее блеснули. — Вам не хочется округлить эту цифру?

— Я не люблю стрельбу.

— А если она принесет вам состояние?

— Я скромен.

— Оставьте. Я говорю серьезно. Речь идет о сумме, которой хватит на всю жизнь. И на какую! Разве нас не привлекает настоящая жизнь?

— Где она, Соня? — откликнулся Техник меланхолично.

— Там.

Она показала чайной ложкой на запад.

Но он только покачал головой.

— Как сказал Марк Аврелий, какая разница, на каком клочке земли мы пресмыкаемся? Ничтожна жизнь каждого, ничтожен тот уголок земли, где он живет… И, кроме того, там нужен оборотный капитал в твердой валюте.

— Именно такой я и хочу, вам предложить.

Техник посмотрел с насмешливым интересом.

— Вы приобрели на толкучке лампу Аладдина?

— Нет, я кое-что узнала из газет.

— Забавно. Хотелось бы почитать.

— Пожалуйста.

Софи раскрыла сумочку, и теперь уже в руках Техника оказалась вырезка из газеты.

Он бегло просмотрел ее.

«…В здании бывшей городской управы всю ночь кипела работа, писались ордера на обыски, проводили задержания, шел допрос, освобождали случайно задержанных. И делал это пролетариат.

…собралось свыше двух тысяч человек, которые с энтузиазмом отозвались на призыв Военно-Революционного комитета пойти и проделать эту работу…

В эти дни проводится целый ряд мер для укрепления Советской власти… Пусть буржуазия плачется по поводу расправы с ее классовыми братьями! Фактически ничего подобного не было: расстрелы не проводились, а больше всего буржуазию страшило то, что ей не было выхода, что придется расстаться с бессовестно награбленным у трудового народа…»

— Что это, Соня?

— Статья. Она называется «Повальные обыски и диктатура пролетариата». Автор — здешний наместник Дзержинского, некий Третьяков.

— Ну и что?

— Ему можно верить.

— Да кто ж ему не верит! Эту ночку состоятельные граждане запомнят надолго.