— Что касается миссис Уэйнрайт и Салливана — будем называть его так, — то становятся понятными их действия, — продолжал Г. М. — Рита получила новый паспорт. Салливан пригнал сюда свою машину и спрятал в студии, чтобы они могли ускользнуть, когда трюк сработает.

   — Ускользнуть, сэр? — переспросил суперинтендент Крафт.

   — Разумеется. Сначала в Ливерпуль, а потом, избавившись от автомобиля, в Ирландию и Голуэй. Далее, им пришлось уничтожить все свои фотографии. Почему? Потому что вскоре они собирались фигурировать в качестве жертв ужасной трагедии. Газеты начали бы охоту за их снимками.

   — Понятно, — задумчиво промолвил Крафт. — Они не могли допустить, чтобы кто-то из американского консульства или британского паспортного бюро увидел фотографии в газете и сказал: «Никакие это не миссис Александер Уэйнрайт и мистер Барри Салливан. Это мистер и миссис Джейкоб Мак-Натт, которые сейчас плывут в Америку».

   Г. М. развел руками.

   — Если вам мало доказательств, — обратился он ко мне, — подумайте о происшедшем в субботу вечером. Кто выбрал этот вечер, когда у горничной был выходной? Рита Уэйнрайт. Кто уволил садовника Джонсона, потому что он всюду совал нос? Рита Уэйнрайт. Кто наложил вето на предложение мужа пригласить других гостей и настоял, чтобы присутствовали только четверо? Рита Уэйнрайт. Наконец, какое время любовники выбрали для их драматического фокуса-покуса? Естественно, девять часов. А почему? Потому что Алек Уэйнрайт — фанатик радионовостей. Как только успокаивающий голос Джозефа Маклауда или Элвара Лидделла звучит в эфире, он становится глух и слеп ко всему остальному. Никто не стал вмешиваться, когда пара вышла из комнаты. Муж был слишком занят, а гость — слишком смущен.

   Уверяю вас, тогдашнее поведение Риты не было игрой. Вся эта чрезмерная эмоциональность была для нее столь же реальной, как будто она действительно собиралась покончить с собой. Она с искренней нежностью гладила волосы на голове мужа и плакала настоящими слезами.

   В каком-то смысле, ребята, Рита прощалась с жизнью. Она отрезала прошлое острым ножом. Если хотите, можете назвать это высокопарной чепухой, но Рита так не считала. Она выходит из дома, и красавчик Салливан, слегка нервничающий из-за того, что они уносят с собой бриллианты стоимостью пять или шесть тысяч фунтов, идет следом.

   Г. М. нахмурился и прочистил горло. Феррарс зажигал трубку. Пламя спички осветило его худые запястья и впадины под скулами.

   — Скажите мне вот что. — Он задул пламя, и кошачья улыбка мелькнула под его длинным носом. — Этот Барри Салливан, или Джейкоб Мак-Натт, действительно любил Риту или его интересовали только бриллианты?

   — Ну, я ни разу его не встречал. Судя но описаниям, особенно его жены…

   — Вы имеете в виду Белл?

   — Да. Рискну предположить, что имело место то и другое. Совесть не мешала ему делать то, что не следовало, — она только не позволяла ему наслаждаться этим. Но вернемся к их поведению в субботу вечером. Они выбегают из этой комнаты. А потом…

   — Да, сэр? Что потом? — осведомился суперинтендент Крафт.

   — Не знаю! — рявкнул Г. М. — Не имею ни малейшего представления!

   Старик озадачен целиком и полностью. Очевидно, это его беспокоило. Закутавшись в тогу и забыв о больном пальце, Г. М. расхаживал перед камином туда-сюда.