— Черт бы вас побрал, сэр! Я был дома!

   — Понятно. А когда вы легли спать, доктор?

   — Очень рано. До девяти. Очевидно, накануне я слишком переутомился.

   — После этого времени вас кто-нибудь видел?

   — Ну… нет. Меня никто не беспокоил.

   — Значит, вы не могли бы доказать, что были дома, если бы в этом возникла необходимость?

   Я вцепился в свой воротник.

   — Теперь я скажу вам, как обстоит дело, — серьезным тоном продолжал Крафт, указывая на меня карандашом. — Я пытался быть сдержанным, но вы не оставляете мне выбора. Кто-то убрал оружие с места самоубийства и избавился от автомобиля, чтобы защитить честь миссис Уэйнрайт. Предупреждаю вас, доктор, завтра утром на дознании у вас будут неприятности. И их причиню я. — Он повернулся к Г. М.: — Разве вы не понимаете, сэр, что мне нужны только доказательства? Представьте мне хоть одно доказательство, что они не убивали себя! Вы утверждали, что они изобрели способ летать по воздуху или идти не оставляя следов…

   — Я все еще это утверждаю.

   — Тогда как они это проделали?

   — Знаете, — Г. М. тяжко вздохнул, — у меня всегда было название для этого.

   — Для чего, сэр?

   — Для ситуации такого рода. Я называл это дьявольской извращенностью всего в целом. А за то, что мы оказались в этой неразберихе… — Г. М. сердито повернулся ко мне, — можете благодарить вашего друга, чрезвычайно убедительного оратора мистера Стивена Грейнджа. Он лучше всех солиситоров, с которыми я встречался, умеет отравлять умы полицейских.

   — По-моему, сэр Генри, мистер Грейндж единственный, кто рассуждал здраво, — возразил Крафт. — И он имеет влияние на коронера.

   — Не сомневаюсь. Завтра доктор Кроксли окажется в кутузке, или я голландец. Вот почему я должен сидеть и думать. — Г. М. окинул нас мрачным взглядом, будто римский борец перед выходом на арену. — Больше ничего не остается. Мне нужно разгадать этот трюк с левитацией.[30]

   — При моей скромной помощи, — добавил Феррарс. — У меня есть предложение. Думаю, я могу разгадать его для вас теперь же.

   — Вы? — отозвался Г. М. с презрительной усмешкой, словно его молодой друг был червяком, обретшим дар речи.

   — Не слишком задирайте нос. Вы не единственный в мире способны наслаждаться забавными делами.

   — Разумеется. Но я не имел в виду забавные дела вашего типа — с Белл Салливан или…

   К моему удивлению, Феррарс густо покраснел. Хотя он развалился в кресле, постукивая по зубам черенком пустой трубки, в его фигуре ощущалось странное напряжение.

   — Мой дорогой Коммод,[31]— сказал он, — между мною и Белл никогда ничего не было. Очевидно, вчера вечером я слишком много выпил и сболтнул лишнее. Прошу вас не упоминать об этом при Молли Грейндж.

   — Почему?

   — Считайте это моей причудой.

   — Я не могу вас понять, — сказал Г. М. — Иногда вы говорите как отъявленный распутник, которому наскучил свет, а иногда — как молокосос, прибывший из Итона[32]на каникулы.

   — Пока что я пытаюсь решить вашу проблему, — вежливо напомнил Феррарс.