Если бы Татьяна читала Булгакова, она несомненно вспомнила бы бал у Сатаны. Но, как известно, новое поколение окончательно и бесповоротно выбрало пепси, и хорошо причесанную Танину головку не посетили никакие ассоциации. Входившие в заведение люди были не так хорошо воспитаны, как гости Воланда, и на Таню никто не обращал внимания.

Они пили весь день. В редкие минуты просветления Андрюха вспоминал, как они выволокли мертвую Читу под руки на улицу. Благо было пять утра и дорога была безлюдна. Он снова чувствовал холодеющую руку женщины, закинутую ему за плечо, которую он должен был держать в своей руке. Они тащили ее, словно пьяную, по пустым улицам, и Андрея захлестывали волны животного страха, что вот сейчас их кто-нибудь увидит. Милиционер постовой. Или машина патрульная из-за угла выскочит. Но никто не увидел, как мускулистый мужчина на берегу речки Клязьмы привязал к ногам Читы чугунный утюг, легко поднял ее на руки и швырнул в реку.

— Принима-ай же ты пода-а-рок от донско-о-го ка-а-зака-а, — пропел басом Митяй, глядя, как тело Читы скрылось под водой.

Потом Митяй приволок Андрюху обратно к себе домой, вытащил его паспорт, спрятал в свой карман. Похлопал Андрюху по щеке и ласково проговорил:

— Ну что, Андрюха, раз так получилось, я уж тебя отпустить не могу. Сам понимаешь. Или утопить тебя тоже придется, как Читку-Маргаритку.

— Не надо, как Читку… — пролепетал Андрюха и заплакал.

Все было ужасно. Всего сутки тому назад он был счастливым, свободным молодым человеком, свободным даже от армии. А сегодня он — убийца, заложник другого, еще более страшного убийцы. Главное, все эти перемены в его жизни были столь стремительны, что Андрюха никак не мог осмыслить происшедшее и только тихо, когда не слышал Митяй, поскуливал и старался напиться до бесчувствия.

Через день Митяй куда-то позвонил. Дело было утром. Андрюха не слышал из маленькой комнатки начало разговора, но, когда вышел на кухню, увидел, что Митяй заметно оживлен.

— Как дела-то, Доктор? — спрашивал Митяй, подмигнув усевшемуся напротив Андрюхе. — Ну да, на днях только вышел. — Митяй снова подмигнул Андрюхе и ухмыльнулся. — Что новенького на рынке? Да? Это интересно. Ну лады, подъеду. Я не один буду, с корешком. — Митяй опять подмигнул Андрюхе и положил трубку. — Слышь, Андрюха, дельце высвечивается. На миллион. Долларов.

Тот слабо улыбнулся.

— Чего лыбишься? Я серьезно. Вполне может лимон выйти, если клиент лапшу не вешает и если скумекать. Все, хорош пьянствовать, давай чай заваривай.

Андрюха даже отряхнулся от похмелья. Перед ним был совершенно другой человек — с четкими движениями, сосредоточенным взглядом. Этот человек что-то обдумывал, и, если бы не грязная майка, натянутая на крепкое тело, его, пожалуй, можно было бы принять за какого-нибудь конструктора. Впрочем, Чикатило вон тоже где-то там педагогом работал, в каком-то техникуме. И пятнадцать лет никто не знал, что он маньяк, думал Андрюха, быстро заваривая чай и поглядывая на хозяина. Тот поднялся, прошел в ванную. Зашумела вода. Через несколько минут Митяй вышел. Он был свеж, выбрит, с тщательно расчесанными на косой пробор волосами, в чистом белье.

— Дуй в ванную, вымойся и побрейся, — приказал Митяй.

Когда Андрюха вышел из ванной, хозяин, одетый в черные джинсы и футболку, разговаривал по телефону.

— Хорошо, Женечка, я рад, что детки здоровы, — говорил Митяй сладким голосом. — Загляну.

Он положил трубку, посмотрел на Андрея жестким взглядом и приказал:

— Садись пей и слушай.

Совещание проводил замначальника МУРа Валентин Борисович Погорелов. Самого Грязнова в Москве не было.