Одевшись, Бай присел к столу и стал писать в ее блокноте, найденном в книжном шкафу.

«Дорогая моя! — начало хорошее. — Прости, что не решился разбудить тебя, ты так крепко и счастливо спала, что я пожалел, хотя очень хотелось увидеть твои глаза. И спросить, что ты чувствовала… А ничего мы все-таки повеселились, да? И еще я не могу забыть твоих поцелуев и твоей ласки. Скоро вернусь, и, как мы вчера договорились, попробуем — чем черт не шутит! — повторить все сначала. Целую, твой Виталий».

Да, после таких записок женишок уже не может дать стрекача. Пусть верит, что она сама была инициатором… А она по-прежнему, оказывается, очень неплоха в постели. Может, повторить на дорожку? Нет, слишком много покорности — тоже не совсем хорошо. Так ведь и в некрофила не слабо превратиться. А эта пусть спит, счастливая.

Вырвав страницу из блокнота и положив ее на тумбочку возле кровати, чтоб Алька сразу увидела его записку, Бай осторожно вышел из квартиры и, подергав за ручку, проверил, хорошо ли закрылась за ним дверь. На часах было без десяти три.

42

Вторник, 18 июля, ночь

Сержант милиции Сеня Мирошник сидел в неприметном «жигуле» третьей модели, припаркованном среди других автомобилей во дворе дома в Старокошошенном переулке. Была уже глубокая ночь, шел второй час, и сильно хотелось спать. Чтобы перебороть сон и в то же время не отсвечивать в автомобиле, он перебрался на заднее сиденье и мелкими глотками пил из крышки термоса обжигающий кофе, который заварил ему Марат Лаврушкин с разрешения хозяйки.

Сеня старался не спускать глаз с подъезда, который находился прямо перед ним и был скупо освещен двадцатипятисвечовой лампочкой, заключенной в грязный матовый колпак. Пистолет Макарова лежал рядом на сиденье.

Каждые полчаса то Сеня, то Марат по «уоки-токи» напоминали друг другу о своем существовании. На всякий случай. Мало ли что.

Подходила теперь очередь Сени. Он приспустил стекло и, выглянув, стал внимательно оглядывать дворовый фасад дома. И вдруг вздрогнул.

С крыши дома, словно альпинист по темной скале, медленно, отталкиваясь обеими ногами оТ стены, спускался человек. Ночь была безлунная, свет от уличных фонарей во двор почти не проникал, так, слабым сиянием, и Мирошник сам не мог понять, как ему удалось разглядеть верхолаза.

Быстро подняв стекло, он включил переговорное устройство и негромко позвал Марата. Тот через мгновенье откликнулся — тоже негромко, вероятно, чтобы не разбудить спящую хозяйку.

— Тревога, старик. Сверху на тебя идет верхолаз. Можешь его достать через кухонную форточку. Уведи хозяйку подальше в коридор. Секунд двадцать — тридцать у тебя еще есть.

— Подстрахуй снизу

— Попробую, но не видно ни черта.

— Фонарь же в бардачке! — напомнил Марат

Сеня сунул руку в бардачок и нащупал длинное цилиндрическое тело фонаря. Выскочив из машины, он левой рукой врубил свет и направил длинный узкий луч на стену, в то место, где шевелилось нечто напоминающее большого паука, а правой поднял пистолет и для упора положил кулак с рукояткой на крышу машины.

— Руки вверх! — зачем-то крикнул он.

Человек, находившийся в данный момент в центре круглого пятна света на стене, мгновенно развернулся. Сверкнула вспышка, и Сеня вскрикнул от боли в левой руке.