— Может, поменяемся? — небрежно предложил Турецкий.

— Ну тебя к шутам, — обреченно усмехнулся Костя. — Остряк-самоучка…

Грязнов вез всю компанию на Ленинградский вокзал. Нина сидела, естественно, впереди. Голова Карины мирно покоилась на плече у Турецкого, ладонь — на его колене.

— А хочешь, — неожиданно спросила она, — я поеду вместе с тобой?

— Чего это ты вдруг?

— Снимем хороший номер, я за тобой ухаживать буду, кормить. Днем ты будешь работать, а вечерами погуляем по городу. Я тоже Эрмитаж ни разу не видела, да и вряд ли при такой жизни увижу. Сашенька?

— Ты знаешь, как это называется? — сделав суровое лицо, спросил он.

— Называется, что я тебя люблю.

— Нет, это называется моральное разложение. И за это меня надо немедленно гнать в три шеи из органов славной прокуратуры.

— Батюшки! — фыркнула она. — Скажите какие дела! — И хитро поглядела на него снизу вверх. — А за то, чем мы занимались до сих пор — не надо? Они не будут на тебя в претензии?

— Знаешь, — засмеялся Турецкий, — сам нахал, о Грязнове и говорить не приходится, но чтоб до такой степени!

— Чем вам Грязнов мешает? — спросил Слава. — Вот высажу, пешком пойдете…

Саша уезжал вторым поездом, «Красной стрелой». Карина погрустнела, и это было понятно, так бы поступил всякий, кого не взяли в путешествие, которое при желании можно было бы назвать как угодно. Турецкий уже сомневался, правильно ли сделал, что отказал ей, да еще не в самой лучшей форме, хоть и шутливой. А девушка целенаправленно и очень четко ведет свою линию. А где же моя-то линия? Ну почему я иногда бываю таким слабовольным дураком?..

Объявили пятиминутную готовность. Карина достала из сумочки фляжку Смирновской водки и протянула Турецкому.

— На, когда откроешь, вспомни меня. А я сейчас поеду к ним и напьюсь с горя.

— Крепись, Кариша, — изобразив мужественного героя и победоносно оглядев окрестности, изрек Турецкий. — Нам предстоят большие испытания, и еще ни одна живая душа не знает, к чему мы все придем в конечном счете.

— Молодец! — заявила Нина. — Грязнов, ну почему ты так не умеешь?

Тот лишь пожал плечами, а потом, взглянув на свои часы, сказал:

— Все. Через пять минут будет ровно неделя, как началось это наше препохабное дело.

Поезд тронулся. Турецкий, стремительно обняв всех сразу и каждого отдельно, чмокнул Карину в нос и прыгнул в тамбур. Три вскинутые руки отсалютовали его отъезду. Радио играло какой-то весьма хриплый марш. Кончалась среда, 19 июля 1995 года.

52

Санкт-Петербург

Директор Государственного Эрмитажа находился в длительной зарубежной командировке на Восточном побережье Соединенных Штатов, и ожидали его не ранее чем через две недели. Поэтому Турецкого принимало другое ответственное лицо. Это была, вероятно, красивая в прошлом, но теперь несколько погрузневшая, крупная дама с ухоженным телом, которым она несомненно гордилась. Разговаривая с московским следователем, да еще старшим, да еще по особо важным делам, она, видимо привычно, кокетничая, подавала то пышной, не растратившей силы грудью, то покачивала мощным упругим бедром, то поводила далеко не лебединой шеей, словом, всячески старалась «произвести достойное впечатление». Узнав о цели командировки, немного пригасла, хотя и пообещала возможную помощь в расследовании столь серьезного дела.