— Ну уж так уж! — позволил себе усомниться Турецкий.

— Выслушайте меня, Александр Борисович, — медленно и спокойно сказал Бай. — Я не имел, буду искренен, ни малейшего желания встречаться с вами, но раз уж так случилось… Видно, Бог знает, что делает… Так вот, по отношению ко мне ни у кого из ваших уважаемых коллег не нашлось никаких обвинений, улик… за исключением мелочей. Вы назовете фамилию Беленький? Отлично. Это его, а вовсе не мои дела, за что он, собственно, судьбой и наказан. Лично у меня ничего криминального не нашли. И больше никогда не найдут. Нет улик — следовательно, нет и дела, я не прав? И знаете, где после всего этого я вас видел? Сказать? Нет, пожалуй, не стану, пощажу вашу молодость. Но хочу, чтобы вы это знали, любезнейший…

— Что это с вами, Виталий Александрович? — откровенно наигранно удивился Турецкий. — И откуда вдруг такая несдержанность? Такая ненависть? Вы меня, право, удивляете. Ранее я этого за вами не наблюдал… Раз дело закрыто, к чему сотрясать воздух? А если нет? И потом, вдруг я привез кое-что такое, от чего вам ну никак не поздоровится? А вы меня задавить хотели! Ай-я-яй! Такой вариант не приходил вам в голов? А может, вы потому и напугались так?

Бай оторопело молчал.

— Молодой человек, простите, как вас зовут? Сергей? Отлично, — Турецкий похлопал шофера по плечу. — Остановитесь, пожалуйста, сразу за вон той остановкой троллейбуса. Я приехал. А вам, Виталий Александрович, скажу следующее: меня не обманете. И отсутствие фактов, обличающих вас, у следствия дело временное. — Турецкий блефовал вовсю и считал, что в данном случае поступает правильно: пусть портится сон у преступника, а что Бай таковым является, у него ни малейших сомнений не было. — Да вот и подписка о невыезде с места жительства, если не ошибаюсь, еще не снята, не так ли? О чем это говорит? А говорит о том, что скорее всего нам с вами предстоит свидание. И, полагаю, не в самом отдаленном будущем.

— Доказать надо… — хрипло произнес Бай. — А у вас, кроме оголтелого желания посадить меня, никаких фактов не имеется.

— Вот об этом я и говорю, — заметил весело Турецкий, выбираясь из машины. — Вы же сами знаете, Виталий Александрович, что вы — преступник. И больше всего боитесь, что я представлю улики и какими они будут. Потому что после этого, полагаю, вас осудят и вы сядете. Крепко и надолго.

— Лажа… — отмахнулся Бай, стараясь быть уверенным в себе. Однако его темное потное лицо, казалось, готово было лопнуть, словно багровая бомба.

— Виталий Александрович, ей-богу, не хочу казаться циником, но ведь вам же известно, что, если кому-то очень понадобится жареный факт, от которого иной раз может зависеть судьба человека, такой факт может найтись. В наше поганое время это не вопрос. Поэтому настоятельно советую: не гоните волну. Мне же многое о вас известно… вы понимаете?

— Понимаю, — откинулся на спинку сиденья Бай. — И сколько?

— Чего — сколько? — непонимающе улыбнулся Турецкий, хотя все прекрасно понял.

— Немецкий знаете? — с почти неуловимой насмешкой спросил Бай.

— Понимаю.

— Вифиль костет?

— Ну-у, такое и дураку понятно: сколько стоит?.. — как бы удивился Турецкий и вдруг словно спохватился: — Постойте, это вы обо мне, что ли? — И, заметив молчаливый кивок Бая, многозначительно покачал головой. — Жаль. Я-то думал, что иметь, как мы однажды говорили с вами, подобное хобби хоть и небезопасное занятие, но все же в какой-то степени благородное… Помнится, в дни моей студенческой юности, когда приходилось штудировать некоторые труды по психиатрии, кажется, у Ганнушкина нашел подходящее к нашему с вами случаю высказывание.