Оставив машину за углом, Вадим вошел медленно, скучающе во двор и огляделся. Не заметив ничего подозрительного или просто непривычного глазу, скользнул в подъезд и стал быстро, без лифта, подниматься по лестнице. А почему он не воспользовался лифтом, подумал, только миновав третий этаж, и удивился сам себе, странной такой конспирации. В дверь Константиниди позвонил привычно: един раз длинно и один — коротко, поставил как бы свой обычный восклицательный знак. И стал ждать. Дед, как правило, минут по пять разглядывал в свой дурацкий перископ, неизвестно каким умельцем выдуманный, кто стоит на площадке, знаком ли, нужен ли, и только потом спрашивал, кто звонит, кого нужно, хотя отлично все видел сам. Идиотская привычка. Тоже мне, чекист дерьмовый! Генерал Богданов ему, видите ли, не по вкусу! А сам готов был сапоги ему лизать, лишь бы к ручке допустил…

Ну что такое? За дверью было по-прежнему тихо. Вадим, уже злясь, позвонил еще и снова стал ждать. Затем совершенно машинально, как случалось не раз у себя дома, потому что Ларка, эта круглая задница, порой забывала не то что закрыть на запоры, просто прикрыть за собой дверь… странно, вот уже больше полдня прошло, а он о ней ни разу не вспомнил, будто с ней все было в порядке и не сидела она в ожидании выкупа на даче у этих армяшек… но что это? К полнейшему изумлению Вадима, дверь беззвучно отворилась…

Абсолютно уже ничего не понимая, Вадим почему-то на цыпочках вошел в прихожую и потянул дверь за собой. Щелкнул замок. Стоп! Значит, дверь была только прикрыта? Но подобного дед не мог бы допустить никогда, ни в коем случае.

Чувствуя непонятную, но быстро приближающуюся к нему опасность, Вадим хотел было уже выскочить обратно из квартиры, но, прислушавшись, передумал. Было очень тихо.

Снова на цыпочках прошел он по коридору и, кинув взгляд на стены ближайшей комнаты, буквально обомлел: повсюду висели одни пустые рамы. Маленькая комната, большая, кабинет — везде одна и та же картина: пустота!

Вадим подошел к письменному столу и почувствовал, вернее, услышал, как под ногой что-то хрустнуло, причем звук показался оглушительным.

Глянул на ковер: пенсне, будь оно проклято! Но где же сам-то дед? И снова ахнул: да вот же он — в углу… Лежит навзничь на осколках стекла, а рядом перевернутые и разбитые его часы — напольная дубового дерева махина.

Первая мысль была автоматической: немедленно звонить в милицию. Убийство! И сразу же за первой — вторая: а кто докажет, что это не ты? Что это не твоих рук дело? Значит — бежать? А вдруг он жив?

Вадим, осторожно ступая и стараясь ничего не трогать, приблизился к лежащему старику, наклонился над ним и боязливо тронул лоб пальцами. Почувствовал какой-то необычный холод, не живой, а именно мертвый, бездушный лед. Или это просто от страха так показалось…

Кто же это сделал? И перед глазами вдруг совершенно отчетливо возник улыбающийся Бай. Но ему-то зачем? То есть как это — зачем? Вон же — все стены пустые! И когда только успел?..

И опять потекли перед глазами минуты, проведенные в Переделкине: Бай настойчиво предлагает выпить… задает совершенно ненужные и дурацкие вопросы… говорит, что звонил деду, отсутствуя при этом не меньше пятнадцати минут… приходит, уходит, словно время тянет. Наконец сообщает, что дед немедленно требует его к себе…

А дверь, выходит-то, была открыта. Для кого? Господи, ну надо же быть таким идиотом! Да для него, для Вадима, конечно! Вот для кого разыгрывался весь этот спектакль с незапертой дверью.