Он выпрямился:

— Я пойду позабочусь о Доране, а потом поищу чего-нибудь. Раньше на пустошах водилось множество кроликов.

Кит не сказал, что кролики, будучи куда разумнее двуногих, хорошенько прячутся на время бури. Но он попытается раздобыть пищу.

— Вам здесь будет хорошо.

— Я знаю.

— Очаг глубокий, ни одна искра не вылетит наружу, а я вернусь до того, как огонь догорит. Поспите.

— Постараюсь.

Если он не уйдет сию же минуту, то вообще не уйдет, а ей нужны еда и чистая вода. Кит посмотрел на Кейт. Она закрыла глаза и уже уснула. Ей здесь будет хорошо. Никто не придет в замок, сюда никто никогда не ходит.

Дорана он нашел там, где оставил, тревожно переступающего в постромках, в то время как ветер кидал повозку из стороны в сторону. Кит распряг его и стреножил, отвел к разрушенной стороне замка, где ручей омывал его берега, и отпустил.

Потом, зарядив ружье, вышел в бурю.

Кейт спала неспокойно и, проснувшись, обнаружила, что руки и ноги у нее дрожат, а зубы стучат. Она никак не могла согреться, как ни придвигалась ближе к огню, хотя от жара у нее щипало щеки и обжигало руки, которыми она сжимала у горла одеяло. Казалось, прошла вечность, прежде чем она услышала голос Макнилла.

— Кейт, выпейте вот это. — Он обхватил ее за плечи и, приподняв, начал терпеливо цедить воду ей в рот. Кит был весь мокрый. И холодный. Очень холодный. Вода капала ей на платье, вызывая страшную дрожь.

— Я очень замерзла, — жалобно сказала она.

Кит опустил ее на землю, и она сжалась, пытаясь остановить дрожь, глядя на него из-под полуприкрытых век. Он встал, сбросил промокший плащ и быстрым свободным движением стянул рубашку через голову. Освещенное со спины угасающим пламенем, его худое тело поблескивало — сильное, с лоснящимися мускулами, мощной грудью и плоским животом. Но лицо его оставалось в тени.

Он опустился на колени и притянул ее к своей обнаженной груди. Жар его крови уже дошел до кожи, и теперь он лился в нее, восхитительный, согревающий, возвращающий к жизни. Кейт следовало устыдиться, она должна была бы высвободиться. Но вместо этого Кейт прижалась к нему как можно крепче. Она расслабилась, поглощая тепло его тела, расположившись на нем как на ложе.

И уснула.

Кит уселся, прислонившись спиной к стене, вытянув перед собой ноги и держа Кейт на коленях. Потом нерешительно откинул с ее лица прядь волос. Прядь обвила его пальцы, шелковистая и мягкая, точно мех котенка, черная, как промасленный атлас. Он запрокинул голову и уставился невидящими глазами в потолок.

Кейт спала, совершенно расслабившись, абсолютно беззащитная, великолепно доступная. А в его душе просыпался голод. Ее мягкие линии идеально вписывались в жесткие очертания его тела, как теплый воск, когда со вздохом она спрятала голову ему под подбородок. Ее руки вытянулась на его груди, пальцы расслабились. Ее дыхание лилось ему на кожу, нежное, как детские сны, которых он никогда не знал, сладостное, как летние дни, которых он не помнил.

Кит опустил глаза. Губы ее были раскрыты, ресницы подрагивали. Она оставалась изящной и утонченной даже во сне. Что ему делать с ней? С существом, для которого важнее всего найти кого-то, кто снова закутает ее и ее сестер в дорогие шали.

Даже три года назад Кит понимал, что короткий разговор между ними был случайностью. Ему не стоило задерживаться в их гостиной; нужно было уходить вместе со всеми. Она разговаривала с ним как с равным, а он не был ее ровней. В любом другом месте, в любое другое время этого не произошло бы.

Кит вышел тогда из Йоркского особняка Нэшей и отправился в доки, намереваясь напиться. Это ему, в общем, удалось, а проснувшись, он обнаружил, что завербовался в армию и находится на борту транспортного судна, идущего в Индию.