— Эй, парни! — воскликнул я. — Помогите!

Парни лениво прошлепали в мою сторону и остановились рядом с «жигуленком».

— Подтолкните машину, пожалуйста! Опаздываю, сил нет! Не заводится, проклятая. Выручите…

Юнцы рассматривали меня с неторопливым интересом. Каждому было лет по семнадцать. Ни один из них и не собирался меня выручать. Задаром.

— Поможем, — пообещал один из юнцов. — По пять долларов каждому.

Долларов у меня с собой не было.

— Может, рублями возьмете? — спросил я, делая в уме сложные пересчеты. Сколько же сейчас стоит один бакс? Вроде моих наличных должно хватить.

Второй из юнцов с презрительной гримаской назвал сумму в рублях. Я выхватил бумажник и немедленно одарил юнцов необходимой суммой. В бумажнике остались какие-то жалкие крохи. Только-только на бензин.

Юнцы небрежно приняли деньги, пересчитали, рассовали по карманам.

— Ну, давайте, братцы, — попросил я нетерпеливо. — Опаздываю!

Парни поглядели по сторонам, потом переглянулись.

— А мы передумали, — сообщил один.

— Машина твоя — тяжелая, — поддакнул другой. - Гони еще столько же, или мы пошли…

— Столько же у меня нет, — жалким голосом сказал я. — Ну, парни, имейте совесть, я ведь заплатил. — На самом деле все во мне кипело, но я еще давал шанс этим юным шакалам.

— Тогда мы пошли, — сказал первый из шакалов, и оба уже вознамерились удалиться. Их было двое, оба успели поднакачаться, я был один, а вокруг — ни души.

— Никуда вы не пойдете, — со злостью проговорил я. Со злостью, но тихо — так лучше доходит. — Видите, что у меня в руке? — Я уже держал «Макаров». — Видите, какое у меня плохое настроение?

Физиономия моя, как видно, ничего хорошего не предвещала. Юные шакалы оторопели. Лох оказался при оружии, и уже неизвестно было, чем все может кончиться.

— Мы пошутили, — заныл один. — Ну, че ты сразу?..

— А я не шучу, — я снял пистолет с предохранителя. Звук щелчка был слышен отменно. — Теперь слушайте. Сейчас я сяду за руль, а вы будете толкать сзади. Попытаетесь удрать — пуля догонит… Ну, пошли!

Юнцы снова переглянулись. Вокруг по-прежнему никого не было, и у меня вид был очень серьезный. А уж у моего пистолета — вид серьезней некуда. Сдавленно матерясь, они принялись толкать мой «жигуленок» и делали это до тех пор, пока мотор все-таки не завелся, а я не приказал:

— Хватит!

При звуках моей команды юнцы бегом бросились от моего «жигуля», но я тут же заорал:

— Стоять! Назад!

Малолетние шакалы нехотя вернулись.

— Деньги обратно! Живо!

Поглядывая на пистолет, оба юных кусочника безропотно вернули мне награбленное.

— А теперь — пошли вон. И помните…

Продолжать я не стал, потому что мы все торопились: они — скрыться с моих глаз, а я — уехать в противоположном направлении. Надо было спешить. Молодые друзья детства пожилого маэстро Селиверстова не нравились мне все больше и больше. Гораздо больше, чем даже та молодежь, которую я только что отпустил. Выруливая на проспект Мира, я подумал: не умирает ли во мне Макаренко? Поворачивая на Сущевский, я все еще думал об этом, а на Ленинградском проспекте решил: это, в конце концов, — не самое главное. Главное — чтобы я сам в себе не умер. Перспектива пасть на боевом посту мне тоже, была не по душе…

А потом я уже не думал ни о чем постороннем.