Но семья… четверо одних ребят…
- Вот-вот, именно это… - Вольский подумал и спросил: - Много вы так… заработали?
- Много не много, а тысячи три перепало.
- А если вы эти деньги внесете одновременно с заявлением в прокуратуру?
- Вы думаете? - Окаемов в упор смотрел на Вольского с таким выражением лица, будто он напряженно обдумывал это предложение депутата.
- По-моему, это единственный выход. И тогда смогу вам помочь и я. Позвоню прокурору, попрошу его отнестись к этому делу не формально, а по-человечески. Ведь и законники не имеют права не подумать о вашей семье.
- Вот именно. Вы это сделаете? Правда?
- Да, да. Твердо вам обещаю.
Окаемов встал:
- Сергей Дмитриевич!.. - Глаза его стали влажными. - Вот чувствовал я, что встречу здесь человека, которому можно сказать все. Огромное вам спасибо. Я еще зайду к вам, как сделаю все по вашему совету. Можно?
- Обязательно. Я прямо при вас и позвоню кому надо.
- До свидания, Сергей Дмитриевич… - Окаемов направился к двери и вдруг остановился. - Чуть не забыл. Тут такая еще беда - ушел-то я к вам в рабочее время, могут в артели шум поднять. Не дадите ли мне записочку, что был я у вас на приеме? Очень прошу.
- Это можно. - Вольский придвинул к себе депутатский блокнот и задумался, как писать. - Кому же писать? Директору?
- Да. Председателю промартели имени Первого мая…
- Так… Председателю промартели… имени… Первого… мая, - повторял вслух Вольский, надписывая адрес.
- А знаете, почему я решил идти именно к вам? (Вольский оторвался от записки и слушал Окаемова). Вспомнил, как вы, выступая перед избирателями, - он и это вычитал в старых газетах, - сказали, что у депутата не может быть дел больших и малых, все - большие!
- Ерунда! - резко произнес Вольский и положил ручку на стол. - Я этого никогда не говорил!
- Как не говорили? Что вы, Сергей Дмитриевич? Я же сам слышал. - Окаемов улыбался.
Но в выражении его лица Вольский видел непонятный испуг.
- Да вот так - не говорил, и всё. Это в газете такую чушь написали! Я говорил совсем другое: что для депутата не может быть разделения избирателей на людей больших и маленьких. Людей - понимаете? - Вольский разозлился. Он вдруг вспомнил эту историю, как ругался с газетой, как редактор обещал поместить поправку и не поместил. Одновременно ему вдруг и этот посетитель показался в чем-то неприятным, а его дело какой-то достоевщиной для бедных. - Вот так… И если у вас там в артели заговорят по поводу вашей отлучки сегодня, пусть мне позвонят по телефону, я скажу все, что надо. Писать не обязательно.
- Хорошо, хорошо, - поспешно согласился Окаемов. - До свидания.
Окаемов вышел из кабинета злой и растерянный. Идя сюда, он предусмотрел многое, но никак не ожидал, что его план сорвется из-за недобросовестной работы какого-то газетного репортера. Он успокаивал и утешал себя тем, что все же польза от этого визита есть - он повидал и поговорил с человеком, ради которого сюда послан. Это ведь все пригодится.
Окаемов вышел на улицу. У подъезда, сверкая на солнце лаком, стоял темно-синий ЗИМ.
«Наверно, его машина, - решил Окаемов. - Надо проверить».
- Дорогой товарищ, - обратился он к шоферу, - вы, случайно, не с нашим депутатом ездите?
- А что такое? - насторожился шофер.
- Да вот был сейчас у него на приеме. Горе у меня - сына потерял. Велел мне в субботу заявление принесть. Что Вольский и что Сергей, это помню, а как по батюшке - не знаю. Спросить не решился. Неудобно, вроде…
- Дмитриевич.
- Вот спасибо, дорогой. Ну да, Дмитриевич. Как выбирал его - помнил, а тут враз вылетело.
- Бывает…
«Так. |