Чем быстрее мы раскрутим это дело, тем тебе и Ане, вообще, вашей семье будет лучше. Вот еще что хочу тебе сказать. Для отдела это засада, а тебя это, может, и успокоит. Через два дня после Синявиной был найден еще один труп молодой девушки. С точно такими же признаками насильственной смерти. Рваная или драная рана. Будто кто-то клыками работал… Полегчало тебе? Значит, не весь свет на твоей семье сейчас клином сошелся.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Корнилов после раздумья. — Впервые в моей практике такое. Серийный маньяк-убийца, а мне как-то легче стало. Совсем я заматерел…
— С волками жить — по-волчьи выть, — пробормотал Санчук.
— Теперь вот окончательно осознал, что я дома, в отделе, — хмыкнул Михаил. — Опять Санчо достает своими пословицами и поговорками.
— Михась, это — народная мудрость, — ответил опер, радуясь тому, что его напарник, вроде бы, приходит в себя.
— Если бы народная мудрость помогала раскрывать преступления — цены бы ей не было.
— А эта? На воре шапка горит. К твоему сведению, в ней заложен метод опознания преступника. Я точно не помню эту историю. Но кто-то там заорал неожиданно и пронзительно: «На воре шапка горит!» Вор за голову и схватился. Тут его и положили мордой в навоз.
— Во! — согласился Корнилов. — Давай так и сделаем. Выйдем на площадь и заорем: «У маньяка-убийцы волчий хвост торчит!» Кто рукой начнет сзади шарить, того мы и задержим…
Ведя такой, вроде бы, не относящийся к делу треп, Корнилов одновременно извлекал из сумки одну за другой круглые баночки размером с ручную гранату. Санчук их машинально отсчитывал, удивляясь и радуясь появлению каждой новой.
— Саке, — сказал он уважительно, вертя в руках баночку. — На яйца Фаберже похожи.
— Погоди, Санчо, нам же к Кудинову на доклад идти, — вспомнил Михаил. — Давай отложим.
— Ерунда, это же рисовая водка, — возразил Санчук. — Если Кудинов учует, скажем, что рис ели вареный или пареный. Давай по глотку, заодно и проверим: остается после нее запах или нет. Если нет, переходим всем отделом на саке…
Санчук моментально распаковал первую баночку, будто всю жизнь закладывал рисовую водку за воротник кимоно в подворотнях Токио, и сделал большой глоток.
— Не понял, — пробормотал он и приготовился сделать еще один глоток, но тут дверь опять приоткрылась, и показалось помятое лицо дежурного Харитонова.
— Чего это у вас? — спросил он довольно равнодушно, в то время как ноздри у него стали расширяться, как у кенийского бегуна.
— Да вот, гранаты ручные конфисковали, — ответил Санчук. — Опись составляем.
— Ладно врать-то, — Харитонов вошел и плотно прикрыл за собой дверь. — Что я, японскую водку не пробовал, что ли.
— Вот полиглот! — изумился опер. — Ну, и как она тебе?
— А, пойдет! — Харитонов уже придвинул стул и собирался удобненько расположиться в их кабинете. — Но я бы ее лучше с нашим пивом смешал…
— Стой, стой, стой! Осади маленько! — прикрикнул на него Санчук. — Нам сейчас на доклад к Кудинову идти. Ты через пару часиков забегай и пиво неси, договорились.
— Через пару, думаю, могу опоздать, — прикинул в уме Харитонов. — Через час загляну…
— Учти, Харитонов, кабинет я опечатаю, — предупредил Санчук. — Пошли отчитаемся по быстрому. День государев, а ночь наша. |